На перекрестке нас поджидал отряд солдат: они рядами выстроились вокруг громадного помоста, возведенного в центре. На помосте стояли с полдюжины священников и монахов, по обе стороны от человека в роскошной священнической ризе — роскошнее я в жизни не видела! — густо-пурпурной, снизу доверху расшитой золотом. Его вытянутое суровое лицо казалось еще длиннее из-за высокой двухконусной шапки.

Марек сдержал коня и поглядел на них сверху вниз. Я как раз успела нагнать их с Соколом на своей медлительной кобыле.

— Отец, стало быть, выслал старого зануду, — буркнул Марек. — Он на нее священные реликвии понавешает. Это вызовет затруднения?

— Не думаю, — покачал головой Сокол. — Наш дорогой архиепископ бывает немножко утомителен, здесь я с вами полностью согласен, но его твердокаменная непреклонность сейчас только на пользу. Он никому не позволит подменить одну из реликвий фальшивкой, а настоящие не покажут ничего такого, чего там нет.

Возмущенная подобным кощунством — это же надо, назвать архиепископа «старым занудой»! — я упустила возможность спросить: а зачем кому бы то ни было выявлять несуществующую порчу? Марек уже погнал коня вперед. Телега с королевой прогрохотала вниз по холму следом за ним, и хотя все лица светились жадным любопытством, толпа зевак прянула подальше от колес, словно волна, отхлынувшая от берега. Я заметила, что многие запаслись дешевыми амулетиками от зла, а кое-кто при нашем приближении еще и крестился.

Королева сидела недвижно, не глядя по сторонам и не ерзая, — просто раскачивалась взад-вперед вместе с телегой. Кася пододвинулась поближе к ней и переглянулась со мной: вот ведь диво дивное, мы в жизни столько народу не видели! Люди напирали со всех сторон и задевали меня по ногам, не обращая внимания на тяжелые, подкованные железом копыта моей лошади.

Мы подъехали к помосту, солдаты пропустили нас сквозь строй, а затем окружили, нацелив на нас копья. Я в смятении осознала, что в центре помоста торчит высокий крепкий столб — к такому привязывают осужденных на сожжение, — а под ним целая груда соломы и хвороста. Я нагнулась вперед и встревоженно потянула Сокола за рукав.

— Перестань изображать испуганного кролика, выпрямись и улыбайся, — прошипел он. — Не хватает еще дать им повод вообразить, будто с нами что-то не так.

А Марек словно бы не видел острых стальных копий меньше чем в двух футах от своей головы. Он спешился, эффектно взмахнув плащом, купленным за несколько городов до столицы, подошел к телеге и снял с нее королеву. Касе пришлось поддержать ее с другой стороны. Принц нетерпеливо поманил Касю рукой, и она тоже слезла с телеги.

Раньше я не знала, что такая громадная толпа издает мерный неумолчный шум, вроде как река журчит, и гул этот то прибывает, то убывает, не распадаясь на отдельные голоса. Но теперь воцарилась гробовая тишина. Марек помог королеве подняться по ступенькам на помост — золоченый ошейник был все еще на ней — и подвел к священнику в высокой митре.

— Милорд архиепископ! — воскликнул Марек громким, звонким голосом. — Бросив вызов великим опасностям, мои соратники и я освободили королеву Польнии из плена злобной Чащи. Ныне же поручаю вам осмотреть ее должным порядком и испытать всеми вашими святынями и властью вашего высокого сана: убедитесь доподлинно, что на ней нет порчи, которая могла бы распространиться дальше и заразить другие невинные души.

Разумеется, архиепископ именно за этим и приехал, но ему, похоже, не слишком понравилось, что Марек подал это как собственную идею. Губы его сжались в тонкую ниточку.

— Не сомневайтесь, ваше высочество, я сделаю все как должно, — холодно отозвался он, обернулся и поманил кого-то рукой. Один из его монахов подошел ближе: смущенный коротышка в простой коричневой рясе, русые волосы острижены «под горшок». Огромные глаза беспомощно моргали за большими очками в золотой оправе. В руках он держал продолговатый деревянный ларец. Монашек приоткрыл крышку, и архиепископ обеими руками извлек на свет сияющую золотом и серебром ткань, легкую и тонкую, словно сеточка. Толпа одобрительно загудела: ни дать ни взять ветер в весенней листве.

Держа ткань в вытянутых руках, архиепископ принялся долго, звучно молиться, а затем обернулся и набросил сеточку на голову королевы. Ткань невесомо ее окутала, развернулась по краям и укрыла королеву до самых ног. Затем, к вящему моему изумлению, монашек шагнул вперед, возложил руки на ткань и заговорил.

— Йиластус космет, йиластус космет вестуо палта, — начал он. Заклинание перетекало в контуры и складки сеточки и вспыхивало бессчетными лучами.

Сияние заполнило королевино тело, высветив его со всех сторон. Она стояла на помосте, высоко держа голову, и озаряла собою все вокруг точно пылающий факел. Это не был свет «Призывания» — холодное прозрачное зарево, неумолимое и мучительное. Этот свет ощущался так, как будто ты возвращаешься по темноте домой в середине зимы, а в окне горит фонарь, зовя тебя под родной кров: это был свет, исполненный любви и тепла. Толпа шумно вздохнула. Даже священники отошли чуть назад — просто полюбоваться на лучезарную королеву.

Монах держал руку на ткани, размеренно переливая в нее магию. Я попинала лошадь пятками, пока она, так уж и быть, не подошла к коню Сокола. Наклонившись с седла, я прошептала:

— Кто это?

— Ты имеешь в виду нашего тихоню Филина? — переспросил Сокол. — Это отец Балло. Отрада архиепископа, сама понимаешь. Маги кроткие и послушные попадаются не каждый день. — В голосе Сокола звучало презрение, но мне монах таким уж кротким не показался: он выглядел озабоченным и недовольным.

— А что это за сетка? — спросила я.

— Ты наверняка слыхала про покров святой Ядвиги, — отозвался Сокол так небрежно, что у меня просто челюсть отвисла. Это же самая священная реликвия во всей Польнии! Я слыхала, покров выносят только на коронацию, дабы доказать, что восходящий на престол монарх свободен от всякого зла.

Толпа напирала на солдат, пытаясь протолкнуться ближе. И даже стражники были настолько заворожены происходящим, что, подняв пики остриями вверх, безропотно позволяли теснить себя к помосту. Священники осматривали королеву дюйм за дюймом, наклонялись к ее ступням, брали каждую руку по отдельности и изучали пальцы, внимательно разглядывали волосы. Но мы все видели: королева сияет незамутненным светом, и тени в ней нет. Один за другим священники отходили к архиепископу и качали головой. Даже его суровое лицо отчасти смягчилось; он и сам дивился этому зареву.

Осмотр закончился, отец Балло бережно убрал покров в ларец. Священники принесли и другие реликвии. Теперь-то я их узнала; вот пластина брони святого Казимира, пронзенная зубом Кралийского дракона, коего святой сразил собственной рукою; вот плечевая кость святого Фирана в золотом и стеклянном ковчежце, почерневшая от огня; вот золотая чаша, которую святой Яцек спас из часовни. Марек по очереди вкладывал каждую из святынь в королевины руки, а архиепископ читал над нею молитвы.

Каждому из этих испытаний подвергли и Касю, но Кася зевак не интересовала. Все, примолкнув, наблюдали за королевой, а как только священники переходили к Касе, все начинали возбужденно гомонить и переговариваться. В жизни не видела такой буйной толпы — и это в присутствии самого архиепископа и перед столькими священными реликвиями!