Северные горы. Мы вышли из Чащи неподалеку от горного перевала в Росию. Чего и следовало ожидать; ведь королева и царевич Василий бежали к Росии — там-то их и схватили и забрали в Чащу. Но это означало, что от Заточека нас отделяют мили и мили.

Следом за мною из Чащи вышел принц Марек — ссутулившись, повесив голову, словно волочил за собою тяжкий груз. Двое солдат, пошатываясь, брели за ним. Они уже стянули с себя кольчуги и бросили их где-то по пути еще в Чаще, вместе с портупеями. В доспехе оставался один только Марек, и рука его по-прежнему сжимала меч. Но, шагнув в траву, он рухнул на колени, да так и остался стоять без движения. Солдаты доковыляли до него и упали ничком по обе стороны от принца, как будто до сих пор он тащил их на буксире.

Кася уложила Дракона на землю рядом со мною, вытоптав на небольшом пятачке траву. Дракон, обмякший и неподвижный, лежал закрыв глаза. Его обожженный правый бок весь покрылся алыми, зловеще поблескивающими волдырями, одежда изорвалась и обгорела вместе с кожей. Я в жизни не видала таких страшных ожогов.

Сокол осел на землю по другую его сторону. В руке он держал цепь, отходящую от ошейника королевы. Маг дернул за нее, и королева тоже остановилась, замерла одинокой фигуркой на бесплодной полосе взрытой земли вокруг Чащи. Лицо ее оставалось таким же нечеловечески застывшим, как у Каси, только хуже, потому что никто не глядел из ее глаз. Это было все равно что вести за собою марионетку. Потянешь за цепь — и королева пойдет: неуклюже, раскачиваясь как кукла, словно разучилась пользоваться руками и ногами и они утратили былую гибкость.

— Надо отойти подальше от Чащи, — напомнила Кася. Никто из нас не ответил и не шевельнулся; казалось, голос ее доносится откуда-то издалека. Она осторожно взяла меня за плечо и чуть встряхнула. — Нешка, — позвала она. Я не откликнулась.

Небо темнело, сгущались сумерки, вокруг нас вились первые весенние комары и гнусили в ухо. Здоровенный кровосос устроился прямо у меня на плече, а я даже руки не могла поднять, чтобы его прихлопнуть.

Кася выпрямилась и неуверенно оглядела нас всех. Думаю, ей очень не хотелось бросать нас одних в таком состоянии, но особого выбора не было.

Кася закусила губу, затем опустилась на колени передо мною и заглянула мне в лицо.

— Я иду в Камик, — сказала она. — Мне кажется, он ближе, чем Заточек. Я бегом побегу. Держись, Нешка, я вернусь, как только найду хоть кого-нибудь.

Я молча глядела на нее — и все. Она замешкалась, затем пошарила у меня в кармане юбки, вытащила записки Яги. И настойчиво вложила их мне в руки. Я сжала книжицу в пальцах — но с места не двинулась. Кася развернулась, нырнула в траву и, раздвигая ее и рассекая мечом, поспешила за догорающим отблеском света на западе.

Я затаилась в траве точно полевая мышь: я сидела и ни о чем не думала. Шорох высоких стеблей, там, где Кася пробиралась через луг, стих вдалеке. Бездумно глядя на Ягину книжицу, я водила пальцем по прошитому переплету, поглаживала мягкую кожаную кромку. Дракон обессиленно лежал рядом со мною. Его ожоги выглядели еще хуже, по всей коже вздувались полупрозрачные пузыри. Я медленно открыла книгу и принялась перелистывать страницы. «Пользительно для ожогов, особливо с утренней паутиной и чуточкой молока» — лаконично говорилось в описании одного из простейших ее снадобий.

Ни паутины, ни молока у меня не было, но, вяло поразмыслив, я протянула руку к сломанной травинке и выдавила на палец несколько молочно-зеленых капель. Растерла их между большим пальцем и указательным, напевая «Ируш, ируш», — то выше, то ниже, точно ребенка убаюкивала, и принялась легонько дотрагиваться кончиком пальца до самых страшных волдырей. Один за другим они вздрагивали и начинали медленно скукоживаться, а не распухать; их болезненно-алый цвет немного посветлел.

От чар я почувствовала себя — не то что лучше, но чище, словно промывала в воде рану. Я все пела, и пела, и пела.

— Хватит уже голосить, — наконец шикнул на меня Сокол, приподняв голову.

Я ухватила его за запястье.

— Читай заговор Грошно от ожогов, — велела ему я. Этому заклинанию, в числе прочих, пытался некогда научить меня Дракон, упрямо приписывая мне целительский дар.

Сокол помолчал, а затем хрипло произнес первые слова:

— Ойидех вируш.

А я вернулась к своему напеву «Ируш, ируш», нащупала его заговор, хрупкий, как колесо со спицами из стебельков сена вместо дерева, и зацепилась за него своей магией. Он тут же оборвал речитатив. Но мне удалось поддержать наши общие чары до тех пор, пока Сокол не соизволил начать снова.

Это было совсем не то же самое, как колдовать вместе с Драконом. Скорее я вроде как пыталась втиснуться в одно ярмо со старым и упрямым мулом, который мне не слишком-то по душе, а его крепкие злые зубы только и ждут, чтобы меня куснуть. Даже продолжая заклинание, я все старалась держаться от Сокола подальше. Но как только он поймал нить, чародейство начало набирать силу. Драконовы ожоги быстро бледнели и зарастали новой кожей, кроме разве жутковатого блестящего шрама, который, извиваясь, тянулся сверху вниз по его предплечью и боку, обгоревшим особенно сильно.

Голос Сокола нарастал и креп рядом со мною, и в голове у меня прояснялось. Сила текла сквозь нас, возобновленный поток разливался все шире; Сокол аж встряхнул головой и заморгал. Он вывернул руку и схватил меня за запястье, потянулся ко мне, пытаясь зачерпнуть побольше моей магии. Я инстинктивно вырвалась, и нить чародейства мы потеряли. Но Дракон уже перекатился на живот и приподнялся на руках, хватая ртом воздух. Его рвало. Он выкашливал из легких сгустки влажной черной сажи. Когда приступ прошел, он обессиленно откинулся назад, вытер рот, поднял глаза. Королева по-прежнему стояла на бесплодной полосе земли рядом — как светящаяся в темноте колонна.

Дракон прижал ладони к глазам.

— Из всех дурацких, безнадежных затей… — прошептал он так хрипло, что я едва расслышала, и снова уронил руки. А затем потянулся ко мне, и я помогла ему подняться на ноги. Мы были одни в мире прохладного разнотравья. — Надо возвращаться в Заточек, — встрепенулся он. — К оставленным там запасам.

Я тупо глядела на него. Теперь, когда магия схлынула, моя сила тоже угасала. Сокол уже повалился на землю бесформенной грудой. Солдаты начинали ежиться и подергиваться и глядели в никуда, словно прозревали нечто, нам неведомое. Даже Марек обмяк и, ссутулившись, сидел промеж них этакой безмолвной глыбой.

— Кася пошла за помощью, — наконец промолвила я.

Дракон оглянулся на принца, на солдат, на королеву; снова на меня и на Сокола, — жалкое зрелище, что и говорить! И потер лицо.

— Ладно, — произнес он. — Помоги мне перекатить их на спину. Луна почти встала.

Мы с трудом уложили принца Марека и солдат ровно. Все трое слепо смотрели в небо. К тому времени, как мы устало утоптали вокруг них траву, луна уже светила им в лицо. Дракон поставил меня между собою и Соколом. Для полного очищения у нас не было сил; маги просто несколько раз повторили речитативом защищающее заклинание, к которому Дракон прибег не далее как нынче утром, а я напела свой незамысловатый очистительный заговор «Пухас, пухас, кай пухас». Лица солдат немножко порозовели.