Доро́гой Алина рассказала: ей сделали УЗИ, у неё в животе мальчик. У мальчика длинные ноги. Женщина, проводившая УЗИ спросила: есть в кого? Алина ответила: да! (Рассказывая это, она присмеялась тихонько и счастливо-радостно, как будто и с оттенком гордости за мою длинноногость, хотя обычно редко высказывала что-то про меня в контексте физических особенностей.) Выходит, так. Рома. Мы уже давно приискали для детей имена, наверное, ещё до свадьбы. Помню, мы развалились в Алининой комнате на Комсомольца Сибирцева на кровати с какой-то книгой с длиннющим списком имён. Девочку мы бы назвали Лерой. Мне нравилось это имя. Я дал его одной из героинь второго романа; в жизни же так звали старшую сестру Паши Ястребова, ещё одно моего друга из компании Государев-Насреддин. Потом я сразу подарил Алине двух мягких слонов: серого-Рому и розового-Леру.

Мы пришли в нашу новую квартиру, где печка выплеснула мягкое тепло в сонное декабрьское электричество, и тепло растеклось и осталось. Мы разделись, разулись и сразу же занялись любовью на кровати. Алина не протестовала против моего напора, хотя от неё и исходила сдержанность.

Под Новый год приехал Мишка Государев. Он всё ещё что-то колдовал в своей Москве на предмет лёгкой бизнесменской наживы, но, мне всё казалось, — недостаточно успешно. Впрочем, он не распространялся. Майкл налетал в Просцово как свежий ветерок, как напоминание, что у меня всё же есть хоть один, да друг. Прочие мои товарищи сунули нос в Просцово от силы раз, а то и ни разу. Майкл привозил обычно один анекдот, одну историю из жизни и одну идею, как время провести. В то время, слушая его анекдоты, я ещё не испытывал дискомфорта, ибо заповедь о неприличных шутках из Эфесянам 5:4 хотя, возможно, и была известна мне, но ещё не вросла в моё сердце. А анекдоты были, конечно же, на сексуально-бытовую тему, хотя и как бы с толикой интеллигентной утончённости. И вот мы бредём от больнички мимо площади по направлению к дому, две странные недеревенские фигуры внутри серо-чёрно-белого просцовского фона, и Государев излагает: «В публичный дом приходит маленький сгорбленный старичок. Первая девушка выбегает от него с воплем: «ужас! ужас!», заходит более опытная и тоже выбегает, крича: «ужас! ужас!». Заходит и третья и тоже кричит «ужас! ужас!». «Странно», — думает мадам, — «сходить, что ли, самой?» Заходит. Спустя какое-то время выходит и разводит руками: «Ну да, «ужас»… но ведь не «ужас-ужас»!» Я смеюсь.

История не лучше. Государев и какой-то его московский приятель, поистосковавшись по плотской любви, заказали на квартиру двух девок. Государев на одной из них выплеснул всю накопившуюся за полгода половую энергию. Однако приятель его не вступал в половой контакт, поскольку был намерен сохранить верность супруге (удивительно). Он лишь лицезрел происходящее, а от доставшейся ему девушки потребовал только того, чтобы она водила его по пространству квартиры, держа рукой за… На это я недоверчиво и криво усмехаюсь. Но тоже как бы смешно.

Выходит, жизнь — суть нечто, где уместно иронически потешиться над страстной человеческой природой в коротких, но ярких промежутках-эпизодах, иногда встречающихся в основном течении времени, которое надлежит несомненно тратить, в основном, гоняясь за деньгами, большими или не очень. Что ж. Пока мне это смешно. Мне вообще крайне трудно хотя бы не улыбнуться, если мой собеседник, в той или иной мере близкий мне, ожидает, чтобы я посмеялся вместе с ним. Позже, когда вера окончательно перестала быть для меня чем-то абстрактным, это затруднение, связанное с невозможностью посмеяться вместе с Майклом над его анекдотом, стало вполне определённой проблемой.

Идея же (о том, как занятно время провести) состояла в изготовлении «горячего пива» вместо шампанского на Новый год. Вот это уже действительно было весело.

Правда, пиво вышло каким-то уж слишком необычным; до такой степени даже, что мы все втроём, конечно же, пригубили, но дальше уже давились. Не помню точно, но туда, кажется, чуть ли не молоко рекомендовалось добавлять по Государевскому рецепту, и это был перебор. И не брало́. И было немного скучновато. Говорили о музыке. Государев, в отличие от Алёны, в музыке разбирался. Он, кажется, одно время был даже диджеем (не знаю, какого уровня, правда). Но во вкусах мы порой не сходились, хотя и спокойно терпели друг друга в этом смысле. Майкл любил подкидывать отечественные новинки, — всяких Мумитроллей, Воплей Видоплясова да Маш с медведями. Но и заграничное многое для меня открыл. К примеру, его Эньей в своё время я пытался заменить Энигму в качестве музыкального сопровождения наших с Диной бесконечных, потонувших в петтинге вечеров (Дина в конце концов высказалась: «Нанайские напевы, конечно, но слушать можно»). В тот раз Майкл привёз альбом Бьорк Homogenic. «Bachelorette», конечно же, восхищала своей пронзительностью и монументальным звучанием. Я спросил Майкла: как могло бы переводиться столь загадочное слово? Государев ответил в своём стиле (кроме того, у него очевидно сработал рефлекс мединститута: если не знаешь ответа — всё равно что-нибудь ответь): «Ну, английский же простой язык, давай думать: «рэт» — это «крыса»; «бачило» значит, по-украински, «видело»; выходит примерно — «вижу крысу»!» Я смеюсь: «То-то она так надрывается». Государев: «А ты представь, реально, из такой микродевочки такой голосище рвётся!»

Я поставил Lucille Литтл Ричарда со своей гоблинской рок-н-ролльной сборки. Майкл почему-то сказал, что это напоминает Владимира Кузьмина. «Ну вот», — подумал я, вспомнив наш с Алёной разговор про «Битлз», — «и этот туда же». Но смолчал. Ещё я крутнул на песенку, случайно записанную с радио, и спросил Майкла, как он думает: не Маккартни ли это? На что Государев, не такой тактичный, как я, ляпнул с разгона: «Ну, если это Маккартни, я не удивлюсь: только он может синглом всякое г…о выпускать!» Я и в этот раз смолчал. Не хватало ещё из-за музыки спорить и напрягаться.

Мы решили не ждать речи Ельцына и всяких там шампанских курантов, а поехать в лес на лыжах. Это было в духе Государева, — года два назад после боя курантов он утащил всю подвыпившую компанию в футбол на снегу играть. Правда, лыж было только две пары: мои да Алинины. Алина уступила Государеву свою пару, размерчик подошёл. Мы бордо направились в сторону Совхоза. Алина проводила нас немного пешком и вернулась. За Совхозом дорога сквозь лес неслась в село Степановское. Государев, измученный урбанизацией, завидев лес, не думая, ахнул по незаметной занесённой снегом дорожке под уклон. Мне было лениво катиться далеко в лес новогодней ночью,