– Мы хотели бы сфотографироваться на память, – широко улыбаясь, предложил он фотографам, последовавшим за ними из ресторана в ночной клуб.

Рука, обнимавшая ее плечи, была слишком потной, горячей и по-хозяйски властной.

– Мы, можно сказать, очень добрые друзья, – сообщил он с плотоядной ухмылкой ведущему светской хроники «Голливуд рипортер».

– Как насчет более теплого снимка, Лекс? – крикнул, фотограф «Дейли верайети».

– Почему нет? – пожал плечами Лекс Дейл. Больше всего на свете он любил известность, а лучшей рекламы и придумать нельзя. Лицо Валентины появлялось исключительно на первых страницах газет и журналов. Она – самая яркая звезда в этом городе. Недаром ее окружала аура таинственности! Кроме того, до сих пор она почти не показывалась на людях и редко появлялась где бы то ни было без Видала Ракоши. Он станет первым, чье имя будет связано с именем Валентины, и приложит все силы, чтобы завоевать почетный титул ее любовника.

Валентина зазывно улыбалась. Белый норковый палантин оттенял темные волосы, в ушах сверкал водопад бриллиантов.

– Ну же, крошка, дадим этим парням то, чего они хотят, – объявил Лекс, притягивая ее к себе и целуя в губы.

От него разило ромом. Губы были неприятно мокрыми, а язык настойчиво пытался проникнуть в ее рот. Она выносила все это, сколько могла, а потом, упершись руками в его плечи, кокетливо оттолкнула.

– Когда же настанет счастливый день? – осведомился газетчик из «Голливуд рипортер».

– Мы просто хорошие друзья, – повторил Лекс и подмигнул.

Паулос Хайретис стоял у дальней стены. Он увидел Валентину в тот момент, как появился в клубе, и уже приготовился незаметно уйти, но остановился, с болезненным любопытством наблюдая, как Лекс Дейл картинно целует ее перед камерами репортеров. Он готов был прозакладывать голову, что она не способна вести себя подобным образом. Паулос испытал глубокое разочарование, а вместе с ним странное чувство, будто его предали. Но тут он заметил выражение глаз Валентины, когда Лекс Дейл поднял голову и, по-прежнему обнимая ее за плечи, продолжал пикироваться с представителями прессы.

Разочарование Паулоса мгновенно испарилось. Он решительно двинулся к Валентине. Несмотря на все ее улыбки, жесты и деланную веселость, во взгляде женщины стыло отчаяние. Такие глаза бывают у загнанного зверя, в которого целится охотник.

– Простите меня, – с властным спокойствием твердил он, проталкиваясь сквозь толпу, окружившую их столик.

– Эй… какого черта! – негодующе завопил разъяренный фотограф, которого вежливо отодвинул Паулос.

Лекс Дейл недоуменно заморгал при виде незнакомца.

– Пойдем, – велел Паулос, протягивая руку Валентине. Она немного поколебалась, а затем с невероятным облегчением стиснула его пальцы и величественно поднялась.

– Эй, минуту, приятель… – запротестовал Леке, сжимая кулаки.

– Поезд моего кузена отходит через несколько часов, – мягко объяснила Валентина. – Пожалуйста, извините нас, Лекс. Увидимся позже.

Сей экспромт был, конечно, откровенной ложью. Больше она в жизни его не увидит.

Лекс посмотрел на беззастенчиво глазеющих фотографов. В клубе трещали камеры, раздавалось шипение фотовспышек. Он стиснул зубы и выдавил из себя улыбку.

– Конечно, детка, – процедил он и даже великодушно махнул рукой в сторону Паулоса: – Желаю счастливого путешествия.

Паулос широко улыбнулся. Чем дольше он жил в Голливуде, тем смехотворнее казались ему претензии здешнего общества.

Они вышли из клуба, и Паулос повел ее к элегантному «испано-сюиза».

Валентина, благодарно вздохнув, уселась в машину. Паулос хранил молчание. От его стройной фигуры так и веяло спокойствием. Женщина закрыла глаза, а когда очнулась, машина медленно плыла по широкому, залитому неоновым светом бульвару.

– Спасибо, – просто обронила Валентина.

Однако Паулос ничем не выдал одолевавшего его любопытства.

– Мне показалось, что моя благородная леди попала в беду. Должен же был отважный рыцарь прийти к ней на помощь.

Впервые за все это время уголки ее губ чуть поднялись в улыбке.

– Вы не ошиблись.

Паулос ни о чем не спросил. Он никому не разрешал вмешиваться в свою жизнь, и ему претило лезть в души к другим. Если Валентина захочет объяснить ему, почему она проводила время в компании человека, которого, очевидно, терпеть не могла, пусть сделает это, когда сочтет нужным.

– Хотите выпить что-нибудь? – спросил Паулос. Было совсем рано – всего десять часов.

– Чашку какао, – призналась она с чарующей искренностью.

– Весьма необычный заказ для этого города, – усмехг нулся Паулос. – Куда предлагаете поехать?

У нее не было никакого желания сидеть в ярко освещенном баре.

– Поедем ко мне, – предложила она с чувством невероятного облегчения. Человеку, сидящему рядом с ней, в голову не придет неверно истолковать ее приглашение. Ей не потребуется отстаивать свою добродетель, как с Роганом или Лексом Дейлом.

Всю дорогу до отеля они молчали. Паулос неожиданно понял, что не хочет уезжать из Голливуда. Валентина расстроенно думала о том, что ее план каждый день показываться в обществе с разными мужчинами оказался еще более тошнотворным, чем ей представлялся вначале.

– Я не пил какао с самого детства, – сказал наконец Паулос, останавливая машину.

– Там, где я жила в детстве, какао считалось самой большой роскошью, а здесь все пьют шампанское, и пристрастие к какао стало чем-то вроде тайного порока.

Оба весело рассмеялись. Валентина повернула ключ в замочной скважине и, открыв дверь, нажала кнопку выключателя. Мягкий свет залил комнату.

Паулос неотрывно наблюдал, как Валентина идет на кухню, ставит молоко на плиту и насыпает какао в крохотные чашки из тонкого фарфора. Она казалась веселой и спокойной. Только в глазах притаилась печаль. И одиночество.

– Когда вы покидаете Голливуд? – спросила она, ставя перед ним чашку на стеклянный кофейный столик и почему-то чувствуя, что ей будет недоставать его.

– Скоро, – ответил Паулос, еще отчетливее понимая, что не хочет уезжать.

Грусть снова омрачила лицо Валентины, и Паулос с трудом подавил желание протянуть руку и коснуться ее.

– Мне будет жаль расставаться с вами, – искренне произнесла она. – Вы вернетесь когда-нибудь, чтобы снова сочинять музыку для мистера Мейера, правда?

– Господи, конечно, нет! – с ужасом воскликнул Паулос. – Я в первый же день понял, что был безумцем, вообразив, будто смогу работать где-то в ином месте, чем концертные залы. Луис Мейер снимает коммерческие развлекательные фильмы. Истинное искусство для него на втором месте.

– Так что же вы намереваетесь делать?