– Сочинять музыку, которая удовлетворяет меня, а не абсолютно лишенных слуха продюсеров.

Валентина улыбнулась, и у Паулоса перехватило дыхание. Женщина казалась ему самим совершенством – нежной, изящной, ослепительно красивой. Рядом с ней он создаст музыку, которая потрясет мир. Музыку, которая будет жить вечно. Но для него нет места в ее мире, он не мог оставаться здесь бесконечно, и похоже, их сегодняшняя встреча последняя.

– Что случилось? – спросила она, сочувственно сверкнув глазами. – Вы внезапно так погрустнели.

– Я больше не хочу оставлять Голливуд. Я буду тосковать по вас.

Валентина отвернулась от него.

– Я не пробуду здесь долго, Паулос. Тоже скоро уезжаю.

– Не понимаю, – нахмурился Паулос. – Где вы собираетесь сниматься?

– Вряд ли я буду вообще сниматься, Паулос, – вздохнула она и, к собственному изумлению, призналась: – Я жду ребенка.

Наступило потрясенное молчание. Валентина ждала, что он спросит, кто отец, почему она не сделала аборт. Однако против всех ожиданий Паулос осведомился только:

– Что же вы будете делать?

– Прежде всего мне придется поговорить с Тео, Теодором Гамбеттой, главой «Уорлдуайд». У меня контракт со студией на семь лет. И в контракте есть пункт «аморальное поведение». – Валентина криво улыбнулась. – Это означает, что я могу вести себя, как угодно, пока сие не станет достоянием общественности.

– А ребенок…

– …совершенно против всех правил. Даже будь я замужем, это создало бы немало проблем. Директора студий боятся, что актриса испортит фигуру и лишится образа роковой женщины. Для незамужних звезд это просто смертный приговор. Выход один – аборт.

Паулос и не подумал узнавать, почему она отказалась идти на аборт, – он чувствовал, что достаточно хорошо знает и понимает ее. Валентина просто не способна на такое.

– Вы выйдете замуж?

Глаза женщины затуманились. Обхватив руками колени, она прошептала:

– Нет, он уже женат.

И тут же гордо распрямилась, красивая, мужественная, смелая. В этот миг Паулос решил, что женится на ней.

– Позвольте сварить вам еще какао, – мягко предложил он и, вынув чашку из ее ледяных пальцев, вышел на кухню.

Валентина по-прежнему смотрела в незажженный камин, гадая, где сейчас Видал и что делает.

– Вам понравится Европа, – сказал Паулос, ставя перед ней чашку дымящегося какао. – Конечно, и там хватает лжи и лицемерия, но все это не столь очевидно, как здесь. Лондонский театр великолепен. Париж – настоящая поэма, а Рим невозможно описать.

Губы Валентины вновь раздвинулись в улыбке.

– Вряд ли я уеду так далеко, Паулос. Возможно, отправлюсь на восточное побережье, в Нью-Йорк.

Паулос в ужасе уставился на нее.

– Да нью-йоркская пресса просто четвертует вас! Женские клубы! Бастионы приличий и порядочности! Как только новости станут достоянием общественности, гнев разъяренной Америки падет на вашу голову!

– Но почему до этого должно быть кому-то дело, ведь я покину Голливуд? – недоуменно спросила она.

Паулос сжал ее руки; скульптурно вылепленное лицо в эту минуту стало напряженно-сосредоточенным.

– Неужели вы не понимаете, кем стали для людей, которые смотрят ваши картины? Даже если вы оставите Голливуд и уйдете из кино, такой решительный шаг не защитит вас. Вы стали национальной гордостью, Валентина. Воплощением идеала женственности и красоты. Вы на пьедестале и сойти с него не имеете права – вы можете лишь упасть.

Валентина, побледнев, испуганно уставилась на него. Она еще не задавалась вопросом, что ждет ее впереди. Она не успела подумать ни о чем, кроме Видала.

– Если люди будут жестоки ко мне, значит, придется стойко выносить все, – еле слышно выдохнула она наконец.

В этот миг женщина показалась Паулосу такой беззащитной, уязвимой и одинокой, что если у него и оставались какие-то сомнения относительно принятого решения, они мгновенно рассеялись.

– Но вашему малышу тоже придется расти с клеймом незаконнорожденного, Валентина, – мягко напомнил он.

Валентина тихо застонала: воспоминания о собственном детстве нахлынули на нее, угрожая затянуть в черный бурлящий водоворот тоски.

– Нет! – прошептала она, зажимая рукой рот. – Нет, этого мне не выдержать!

Паулос снова взял ее за руку.

– Вам не придется это терпеть, Валентина. Я знаю выход…

– Какой? – тоскливо пробормотала она. – Все, что вы сказали, – правда. Я хотела лишь поскорее покинуть Голливуд и ничего не успела обдумать… Я не поняла, что моя жизнь не принадлежит мне по-прежнему!

Она соскользнула с дивана и встала на колени, крепко стиснув руки.

– Я ХОЧУ этого ребенка, Паулос. Хочу любить его, беречь. И больше всего на свете желаю, чтобы он был счастлив.

– А я хочу, чтобы ВЫ были счастливы, – нежно ответил он. – Позвольте мне вместе с вами любить и беречь малыша, Валентина.

Женщина непонимающе уставилась на него.

– Выходите за меня замуж, – предложил Паулос. – Если вы станете моей женой, у ребенка будет отец, а скандал поднимется лишь потому, что вы решите покинуть Голливуд. Я не могу остаться здесь. Моя жизнь и работа связаны с Европой, но там тоже снимают фильмы и…

– Выйти за вас?

Паулос кивнул.

– Пусть мы останемся всего лишь друзьями и вы никогда не сможете полюбить меня. Но я хочу быть с вами, заботиться о вас. – Он осторожно провел пальцем по щеке Валентины. – Прошу вас, будьте моей женой.

Эта ночь оказалась самой долгой в ее жизни. Паулос предлагает ей свое участие и покровительство. Семью для нерожденного ребенка.

Валентина металась, ворочалась с боку на бок, взбивала подушку. Но сон не шел. Она не влюблена в него. Она любит Видала и всегда будет любить. Но с Паулосом Валентина чувствовала себя спокойно и в полной безопасности. Между ними нет ни лжи, ни обмана, а со временем, она уверена, возникнут и другие чувства. Гораздо более сильные. Пусть они даже не будут любовью.

Валентина откинула одеяло и подошла к окну. Луна плыла высоко в небе. Далекая, безмятежная и невозмутимая.

Валентина прижалась щекой к холодному стеклу. Она собиралась выйти замуж за Рогана, а ведь Роган ей даже не нравился. Женщина вздохнула. Правда, ей никогда по-настоящему не грозило стать женой Рогана. Это был порыв, импульс, как с его, так и с ее стороны. Тогда все кончилось, даже не начавшись.

Но Паулос не Роган. Валентина интуитивно понимала, что он не из тех людей, которые ради минутной прихоти очертя голову ринутся в омут бурной, но короткой страсти. В нем чувствовались ум и сердце, он не казался мелким и тщеславным. Она с первой встречи распознала в нем родственную душу, и оба прониклись друг к другу глубокой симпатией. Чистосердечный и цельный, Паулос выгодно отличался от пустых и ничтожных личностей, населявших Голливуд.