– Спускайтесь скорее, – сказала она. – Сейчас будут передавать важное сообщение.

– Проклятье, – недовольно заворчал Генрих, – я только заснул.

Я посмотрел на свои часы.

– Генрих, ты спишь уже два часа.

Слышно было, как Ута тихонько спустилась по лестнице. Мы натянули штаны и, еще не проснувшись, тоже пошли вниз, где увидели Уту, Лизу и трех наших офицеров перед радиоприемником, по которому передавали «Тангейзера». Внезапно музыка Вагнера стихла и печальный голос произнес: «Вскоре последует важное сообщение». Раздались мрачные аккорды из оперы «Гибель богов». Еще через несколько минут строгий голос диктора провозгласил: «Внимание, внимание! Сейчас прозвучит важное обращение ко всему германскому народу».

– Это про чудо-оружие! – воскликнула Лиза, подпрыгнув от восторга. Я тут же вспомнил своего отца, который произнес точно то же самое несколько месяцев назад. – Мы победили в войне благодаря новому изобретению!

– Сядь, Лиза, – нетерпеливо сказала ей сестра. – Просто посиди и послушай.

Мы сидели в комнате, не зажигая света, и ждали до 10 часов, когда по радио объявили, что сейчас прозвучит Седьмая симфония Брукнера. Я сразу вспомнил своего учителя, господина Верта, который перед тем, как поставить ее нам в школе, называл это произведение «памятником». По его словам, композитор включил в адажио духовые инструменты в честь своего друга Вагнера. Но это была не та музыка, которую передают, чтобы сообщить о победах!

Я подошел к окну, отодвинул штору и посмотрел на унылую темную улицу за окном. Ударные инструменты, сопровождавшие симфонию Брукнера, внезапно смолкли. В звенящей тишине я прикусил губу, слушая слова диктора.

– Наш фюрер, Адольф Гитлер, погиб на своем посту в рейхсканцелярии, до последнего дыхания сражаясь с большевизмом.

Я судорожно вздохнул. Дух времени, давивший на меня все эти годы и шептавший в мои глупые молодые уши соблазнительные обещания, внезапно исчез в никуда. Фюрер мертв, и моя клятва хранить ему верность аннулирована самой Судьбой. Все, что мне теперь осталось от Третьего рейха, – это чувство товарищества с людьми, с которыми я сейчас скрывался в доме на окраине городка Ерихов.

Ута выключила радио. Ледяная тишина опустилась на комнату. А потом Ута горько заплакала, будто потеряла что-то очень дорогое, может быть, целый мир.

Я посмотрел на часы – без пяти минут пять. Генрих и три офицера уже ждали меня на улице. Я тихонько закрыл дверь, чтобы не разбудить Уту и Лизу.

– Нам нет смысла предаваться отчаянию, – сказал гауптштурмфюрер. – Мы давали клятву на верность Гитлеру и в этом смысле отличаемся от остальных войск. Гитлер мертв. Я думал об этом. Мы, так сказать, оказались на другом берегу Стикса – здесь нас может ожидать только смерть. Полагаю, нам нужно держаться вместе и попробовать перебраться на ту сторону Эльбы.

Еще со времени нашего отступления от Одера я понимал, что наше эпическое противостояние с большевистским злом, желавшим покорить Европу, приближается к концу, поэтому пораженческие речи гауптштурмфюрера не вызвали у меня удивления. Хуже всего было бы сдаться русским. Мы слишком часто становились свидетелями того, какая участь ожидала солдат войск СС, попадавших им в лапы. В такой безвыходной ситуации, когда оставалась только мысль о необходимости выжить любой ценой, решение гауптштурмфюрера отказаться от дальнейшей борьбы с врагом вызвало лишь облегчение.

Тем хмурым утром я оставил все мысли о возвращении домой. Мир, в котором я вырос, внезапно исчез. В отдалении раздался резкий одинокий винтовочный выстрел – возможно, это один из беглецов решил свести счеты с жизнью. Несколько километров мы шли по открытой местности до берега Эльбы, где все еще стояла та самая баржа, на которой нам удалось раздобыть продовольствие для наших гостеприимных хозяек. А чуть-чуть дальше, вниз по течению, мы вдруг увидели на середине реки лодку. С одного берега на другой был протянут канат, и с его помощью американские солдаты направляли лодку к нашему берегу, на котором их ожидали примерно двадцать солдат в форме вермахта.

Оберштурмфюрер поднял автомат.

– Почему они не стреляют? – недовольно проговорил он. Это были первые слова, которые я от него услышал за все то время, что он находился со своими спутниками.

Гауптштурмфюрер покачал головой:

– На том берегу американская армия. Они просто не могут стрелять. Как и мы, впрочем.

– Если мы сейчас сдадимся, у нас будет шанс переправиться через реку, – сказал Генрих.

Гауптштурмфюрер тут же взял ситуацию в свои руки. Он громко закричал:

– Эй! Эй!

– Мы не станем стрелять первыми! – крикнул американец на чистом немецком языке. – Если только вы не откроете огонь.

– Нет, нет! Мы не будем стрелять, – отозвался гауптштурмфюрер и поднял руки.

Забросив автоматы на спину, мы направились к лодке. На носу ее стоял жевавший резинку американский офицер. Он представился, у него оказалось какое-то еврейское имя (Коэн, кажется).

– Джентльмены, у меня к вам маленькое предложение.

– А что, война закончилась? – неприязненно спросил Шенк.

– Нет, но это вопрос нескольких дней, – растягивая слова, ответил американец.

– Вы говорили о каком-то предложении, – сказал гауптштурмфюрер.

Ситуация была абсурдной: еще продолжалась война, мы стояли на берегу, вооруженные до зубов, а всего в нескольких метрах от нас находились враги, не проявлявшие ни малейших признаков беспокойства.

– Я перевезу вас через реку. Я понимаю, что вы, парни, не хотите попасть к русским. Только одно условие. Я заберу у вас все нашивки, награды, часы, автоматы и, особенно, пистолеты Лютера.

Мы в ожидании смотрели на нашего старшего офицера.

Подумав секунду, тот покачал головой:

– К сожалению, я не могу принять ваше предложение, а мои люди пусть решают каждый за себя.

Решился один Генрих. Он шагнул к лодке и выругался:

– Да пошло оно все… С меня хватит этих приключений. Я переправляюсь.

Американский офицер подал ему руку, помогая присоединиться к уже находившимся на борту немецким солдатам, на лицах которых застыло странное выражение настороженности и облегчения.

– Удачи, Генрих! – крикнул я, когда лодка отчалила от берега.

– Кто знает, может, еще увидимся, когда все закончится! – крикнул он мне в ответ и широко улыбнулся.

– Странные эти американцы, – сказал я, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Этот офицер явно еврей, – отозвался оберштурм-фюрер. – Они всегда думают только о деньгах. Хороший бизнесмен всегда готов ограбить другого при первой возможности. Если уцелеем, нам придется заново учиться жить в этом мире.