Офицеры от души веселились. Но Сидоров еще не закончил.

— Теперь вы спросите: «А где же мораль этой басни?» Естественно, был и приказ, ибо ничто на Флоте не может произойти, не будучи подкрепленным приказом. Со следующего утра всем патрулям была вменена новая обязанность — не допускать «расплода и свободного перемещения по территории базы животных природного происхождения».

Прямая трансляция с планеты Сорбонна шла без перерывов на рекламу. Си-Эн-Эн могла себе позволить такую роскошь. Петр Сухов неотрывно смотрел на потолок, где продолжались столкновения студентов с полицией, и думал о грядущем смертоубийстве.

Кто первым нанесет решающий удар? Вот вопрос. Если ударим первыми мы, мятеж начнется согласно плану. И вероятность его успеха рассчитана: один к десяти. Если юниты, то мятежа не будет. После многотысячных арестов и казней русские корабли поставят в доки, экипажи расформируют и опальных военморов спишут на берег. Дорога на Флот русским людям будет заказана.

В заговор вовлечено слишком много народа, и потому утечка информации неизбежна. Внедренные в русские экипажи агенты контрразведки ВКС должны были попасть под колпак наших людей. Русские офицеры флотской контрразведки и их агенты обязаны перехватывать отправленные осведомителями донесения. Но они не сумеют перекрыть все каналы. Надо готовиться к худшему и полагать, что о заговоре уже известно наверху. Тогда аресты могут начаться в любую минуту.

— А я расскажу вам романтическую историю, — заговорил потертый жизнью зенитчик Гурко. — Что может быть романтичнее, чем девушка в четырнадцать лет? Но спрашивается: кто их просил приезжать на экскурсию по крейсеру за час до назначенного времени? Пока девочки, не замеченные дежурными, выпрыгивали из аэробуса на летном поле, на кораблях нашей эскадры проходил телесный осмотр. В теплое время года он, как известно, проводится на пандусах кораблей, и со взлетных площадок всё отлично видно. Этот телесный осмотр был приурочен к появлению на Седьмом флоте марсианского сифилиса. Какая-то береговая «бабочка» опылила шестерых моряков с «Ла-Рошели», и в результате они намотали себе на «пестики». А всё потому, что недостаточно ведётся воспитательная работа среди личного состава, — изрек назидательно начальник БЧ-пять.

— Да-а… Ну, значит, девочки высыпают на поле и смотрят на наш легкий крейсер. А там стоят две сотни бравых военморов в трусах и тапочках. И тут звучит команда дежурного по кораблю: «К медицинскому осмотру на предмет сифилиса трусы спу-стить!» И все четыреста человек в три секунды остаются в одних тапочках. Очень красиво получилось. То есть я хотел сказать — некрасиво. Страшно представить, какое впечатление произвёл этот военно-космический стриптиз на неокрепшие детские умы. Кстати, девочек потом еле загнали на крейсер.

Старпом одобрительно похлопал Васю Гурко по плечу. В левой руке Семена Петровича был непочатый стакан с ромом. Все видели, как Бульбиев пил, но никто не видел, как он наливал или подливал себе «горючее».

— Служил я на корвете, — начал рассказывать байку мичман Щепетнев. — Вот однажды сели мы на космодром. Поднялся я в командную рубку и слышу разговор нашего командира и первого помощника. «Слушай, Сеня, — говорит каплейт помощнику. — Уже три месяца прошло. Когда на управление кораблем сдашь?» Тот в ответ: «Петр Иванович, я еще не готов, не умею…» «А че тут уметь? Вот — нос, вот — корма. В люк центрального крикнешь: „Вы что тут — охренели?!“ Вот и все управление».

Связист, понятное дело, имена поменял, прикалываясь. Про старпома Бульбиева и командира Сухова вроде как байку рассказывал. Старпом юмор этот оценил — Щепетнева он тоже хлопнул по плечу, да так ловко, что шутник корабельным воздухом подавился — всерьез.

Целую минуту в кают-компании раздавалось только характерное бульканье. Матрос упарился бегать за бутылками и теперь носил спиртное коробками.

— А я хочу рассказать о науке, — заговорил начмед Лукашин. Он еще не утратил слабую надежду, что экипаж, слушая байки, напьется поменьше. — Психология называется. Для долгих полетов — важнейшая штука. Когда фрегаты серии «Баренцбург» — ну, для дальней разведки — начали спускать со стапелей, «умники» вдруг озаботились: экипажам по много месяцев находиться в космосе, в тысячах парсеков от родных, нагрузка на психику огромная. Начали изобретать, как облегчить военморам жизнь. Одни «умники», недолго думая, предложили всяких там птичек-рыбок разводить. Другие придумывали разные хитрожопые методики, чтобы сохранять душевное здоровье военморов. Но, ей-богу, никто еще не придумал лучшего лекарства от хандры и стрессов, чем здоровый смех.

Итак, подходит к концу наш долгий полет. Побывали мы на другом конце Млечного Пути, насмотрелись разных чудес и ужасов — аж тошнит. Нам бы на всех парах домой, но локаторы засекли на пределе видимости неопознанную эскадру. И, как говорится, легли мы на грунт — ибо береженого бог бережет. Прячемся за камушком — двадцать на тридцать верст, а эти гаврики уходить не собираются. Ждем… В отсеках — полный расслабон. Уже выявлены чемпионы по трехмерным шахматам, домино и нардам, по третьему кругу просмотрены взятые с собой фильмы и прослушаны аудиозаписи. Народ идет на вахту с радостью — хоть какое-то разнообразие. В каюте замтолера, то бишь заместителя командира по обеспечению толерантности, двухголосый храп сменяется бряцанием кубиков о фанеру. Это старлей-замтолер и гауптман-контрразведчик из штаба Четвертого флота, что прикомандирован к экипажу на время разведывательного похода, режутся в нарды.

И вот мичман, начальник БЧ-четыре, штатный наш юморист и прикольщик, решает расшевелить команду. Мол, кто, если не я? И направляется прямиком в каюту к командиру. По должности начальник БЧ-четыре ведает тахионной связью — особа, приближенная к верхам, свободный вход к командиру имеет в любое время.

Командир слушает мичмана, прыскает в рукав и благословляет его на подвиг.

Выделенная по приказу Сухова выпивка кончилась. Бульбиев пошел на камбуз — переговорить с коком. У хорошего кока всегда есть скрытые резервы… Тем временем начмед продолжал свой рассказ:

— Через полчаса мичман подстерегает у гальюна замтолера, который закончил суточный обход боевых постов, и шепчет ему на ухо. Глаза зама лезут на лоб. Экстренная информация такова: контрразведчик, с которым он живет в одной каюте, тронулся умом. Дело понятное, человек третий месяц без работы мается. Залез, мол, в шкаф, достал бластер и хаарских диверсантов в засаде поджидает. Замтолер, полчаса назад видевший гауптмана в добром здравии, бежит к командиру докладывать о происшествии. Начальнику БЧ-четыре не верить нельзя — человек надежный, к самым секретным секретам допущенный. А мичман тем временем тихо, как настоящий стукач, скребется к заму, проскальзывает внутрь. Мичман с суровым и непроницаемым лицом докладывает контрразведчику: у замтолера круто съехала крыша. Он ходит с бластером по кораблю и досматривает на предмет выявления хаарских шпионов. Скоро и до вашей каюты доберется… Вы его уж как-нибудь обезвредьте. Можно в шкафчик залезть — он как раз в рост человека. Оттуда и кидайтесь. А я побегу командиру доложу.

Замтолер получает «добро» у командира на то, чтобы обезвредить тронувшегося контрразведчика. И идет брать его со всей идейной убежденностью спасителя Объединенных Наций. Возле каюты останавливается, прислушивается. Тишина. Тихонько открывает дверь. Та предательски скрипит. Сжимая в потной ладони рукоять «магнума», зам входит внутрь. Гауптмана на привычном месте, на койке второго яруса, нет. Ни спящего, не бодрствующего. Зато в шкафу кто-то нервно сопит… В это время контрразведчик, вцепившись обеими руками в такой же незаряженный бластер, наблюдает из шкафа через вентиляционную сетку за сбрендившим замтолером, который тихо крадется с «магнумом» в руках. Гауптман уже примеряется, как ухватить бластер, чтобы шарахнуть искателя хаарских шпионов по голове… Дикий двухголосый крик «Руки вверх!» поднимает с коек всех, кто в этот час спит между вахтами. Подвахтенным приходится разнимать в каютной тесноте замтолера и контрразведчика, переплетшихся в схватке и молотящих друг друга рукоятками «магнумов»…