ее заведения уходить в дурном расположении духа. Дурная это реклама. Еще подумают, что ее девочки плохо работают…

* * *

Утро в Москве наступило беспокойное.

К концу ночи, обнаружив вырезанный пикет, люди Софьи засуетились. Забегали с факелами по городу. Шум подняли. Да так и встретили рассвет, не унимаясь.

Ромодановский проснулся с первыми лучами солнца. Как обычно. И узнал об этом шуме от слуг. Выслушал молча. С улыбкой. Ему было отчетливо ясно чьих это рук дело.

После чего сел завтракать.

В это время к нему явился командир отряда, что приставили князя-кесаря сторожить.

— Что, не спится милок? — добродушно спросил Федор Юрьевич.

— Алексей ушел. — тихо и угрюмо произнес тот, прямо глядя в глаза Ромодановскому.

— Теперь веришь моим словам? Или я все так же — блажу?

— Верю. Кто же в этом мог поверить? Мальчишка же…

— Что? Хорошо ушел? Я смотрю суета, словно в муравейнике, что палкой растормошили.

— Хорошо. Ой хорошо. Своими глазами бы не видел — не поверил. Два поста передрались так, что опали все. И он их миновал. Как это случилось никто из них объяснить не может. Третий вырезали. Тела нашли в подворотне. Большую их часть забили ножом. По одному. Что тоже диво дивное. А четвертый просто проскочили на лошадях. Парочке ноги колесами повозки раздробило. Еще трое отделались ушибами. Одного походя зарубил крупный всадник.

— Герасим, я полагаю?

— Видимо.

— Что-то еще?

— Анна Монс. Не знаю, что там произошло. Но патрули почему-то ворвались в ее дом и устроили там черт знает, что. Сказывают, что у нее скрылся Алексей. Но его там и следов не нашли. А допрашивать некого.

— Как это некого?

— Слуги за оружие схватились. Вот патруль и озверел.

— Анна жива?

— Увы.

— Там хоть обошлось без вот этого всего? — сделал он неопределенный жест рукой, в которой была зажата надкушенная куриная ножка.

— Нет. Не обошлось. Ребятам захотелось попробовать бабенку, которая самому царю глянулась. Так что все плохо.

— Боже… — покачал головой Ромодановский. Потом демонстративно перекрестился и произнес. — Упокой Господь душу рабы твоя. Вы что там совсем с ума спялили?

— Сам в ужасе. И ребята мои. Я готов отслужить. Если надо я со своими людьми обеспечу тебе выезд.

— Служить он готов, — произнес Федор Юрьевич, внимательно глядя прищуренными глазками на собеседника. — А нужен ли ты мне? Чай не просто так тут оказался. А ну как еще предашь?

— Сам знаешь — долги. За глотку взяли. Куда мне деваться то было? Но то, что творится, это ни в какие ворота не лезет. Мы не на это шли.

— Точно вывезешь?

— Точно. Если надо с боем выйдем…

Глава 7

1698 год, июнь, 20. Новоиерусалимский монастырь

Дорога от Москвы до Новоиерусалимского монастыря прошла довольно спокойно. Один раз пришлось заночевать в поле. Но это было не страшно, хоть и крайне неудобно. Главное, что, обогнув Москву, Алексей сумел добраться до армии. Избежав при этом разъездов бунтовщиков. А то, что их высылали на поиски, он был практически уверен. Иное просто не укладывалось у него в голове.

И если с дорогой обошлось, то приняли их странно…

— Софья Алексеевна прислала письмо, в котором написала, что царевича убили бунтовщики, — произнес Шеин, — а тот, кто станет себя за него выдавать — суть самозванец.

— Алексей Семенович, ты в уме ли? — удивленно спросила Наталья Алексеевна.

— Более того, она там пишет, будто государь наш, Петр Алексеевич, также погиб, только уже в Голландии. И что немцы будут пытаться выдавать вместо него своего подручного в качестве самозванца. И что ты, Наталья Алексеевна, известная своей страстью к Кукую, всяческим им потворствовать станешь ради выгод своих.

— Ты вот это сейчас серьезно говоришь? — растерянно спросила Наталья Алексеевна.

— Так было написано в письме Софьи Алексеевны, — пожал плечами Шеин.

— И ты, Алексей Семенович в раздумьях? — холодно улыбнулся Алексей. — Али мыслишь, что усидит Софья? И пытаешься выгоднее пристроится?

Тишина.

— Тебе разве не ведомо, что Россию ждет, если она усидит на троне? — поинтересовался царевич. И видя молчание, продолжил. — Она старая баба. Своих детей иметь не может уже. Наследовать ей будет какая-то из дочек дядьки Иоанна. Да не просто так. Ибо ее выдадут али за сына Августа Польского, али за самого Карла Шведского, сдав таким образом Россию или в польские руки, или в шведские.

— Пустое говоришь. — тихо возразил Шеин.

— И в чем же пустота моих слов?

— Всем ведомо, что Милославские за старину стоят. Что в делах, что в вере. Им сдавать Россию иноземцам не с руки.

— А как же они поступят? Новый Земский собор соберут, чтобы призвать новую династию на престол? Сам-то в это веришь? Или быть может они все же попытаются повторить, как во времена Смуты, призыв иноземца на царство. Такого, за которым бы стояла крепкая армия, чтобы защитила их интересы. А? Чего молчишь?

— Смута то тут причем?

— Ты не хуже меня знаешь, что отец мой жив, и я — это я. Так что, миром все это не разойдется. Даже если ты меня сейчас убьешь, объявив самозванцем, то вернувшись из посольства отец начнет лютовать. Начнется большая внутренняя война. Когда эти за это, а те за то. Как тогда, сто лет тому назад. А если в ходе этой войны Милославские победят, то поступят также, как вели себя бояре прошлого. Помнишь ли? Они ведь Вазу приглашали на престол. И даже провозгласили его царем России. Что им мешает вновь поступить также, запустив новый виток Смуты? Или мыслишь, что православные потерпят над собой католика или протестанта? Тем более, что как тот, так и другой себя станут вести безобразно. А с чего им иначе вести себя? Мы то для них станем просящей стороной.

— Вздор это все, — отмахнулся Шеин. — Зря только воздух сотрясаешь.

— Почему это зря? Спросил Патрик Гордон. — Алексей все верно говорит.

Шеин напрягся.

Если Петр был формальным отцом Потешных полков, то Патрик — фактическим. Именно он стоял за их непосредственным созданием, за их тренировкой и так далее. И имел среди них такой авторитет, что Шеин рядом с ним выглядел подобием свадебного генерала. Да и в Лефортовом полку не меньший вес имел. А Бутырский так и вообще — его вотчина считай. Чуть ли не личная гвардия. Так что, прикажи Гордон арестовать здесь и сейчас Шеина — арестуют. А вот наоборот… все равно Шеина арестуют.

— Я… я… — растерялся Алексей Семенович.

Гордон же шагнул вперед, положив руку