Стоктон. Ей нужно заехать в морг, для официального опознания, и она… — его голос дрогнул, — она собирается привезти его тело домой.

Господи Иисусе…

— Я должна позвонить ей.

— Она уже шла на посадку в самолет, когда звонила мне, но, конечно, позвони ей. Я уверен, она будет рада услышать тебя.

— Лайла в курсе?

— Уже в курсе. Я дозвонился до нее между звонками к тебе.

— Мы должны поддержать Фрэнсис, когда она вернется. — Мысли Марин заметались, пытаясь решить предстоящие проблемы. — Давайте назначим встречу. Ей, наверное, понадобится помощь с организацией похорон…

Запнувшись, она умолкла и задохнулась от ужаса, полностью осознав смысл сказанного. Ее разбросанные мысли свелись к одной. Одной-единственной. И она прорвалась безудержным потоком слез.

Вырвавшиеся на волю неистовые рыдания едва не лишили ее чувств, доведя до жестоких спазмов. Телефон, выскользнув из пальцев, упал на ковер рядом с ней. Впервые в жизни она так горько рыдала, восприняв ужасные новости Фрэнсис, как свои собственные ужасные новости, и такие же ужасные новости для Саймона и Лайлы — ведь именно это все они больше всего боялись узнать с того момента, как поняли, что их ребенок пропал. Мучительно острая боль, казалось, разрывала ее сердце на куски.

Из упавшего телефона доносился такой же горький плач Саймона. Тяжелее неопределенности и незнания бывает только… осознание конца.

— Марин? Ты меня слышишь? — Она слышала голос Саймона, но не могла ответить. Просто не могла, не могла переварить все сразу, не могла совладать с собой. Чувства зашкаливали.

Она дала отбой, не простившись. Саймон поймет. Сегодня он не станет перезванивать.

С трудом поднявшись на ноги, Марин бросилась в соседнюю комнату, где из крана все еще текла вода и над ванной, как от горячего источника, поднималось облако пара. Успев добежать до унитаза, она выблевала весь свой завтрак.

Вяло раздевшись, погрузилась в обжигающе горячую воду. Жар атаковал ее тело множеством уколов, но она приветствовала их, радуясь физической боли. Ей хотелось ожогов, хотелось вытеснить ими безумную внутреннюю боль, хотелось перейти в иное состояния бытия, хотя бы немного уменьшив ужасающую реальность.

Она переживала за Фрэнсис. Томасу было всего двадцать четыре года. Да, уже взрослый парень, но еще совсем молодой. Того же возраста, кстати, что и любовница Дерека…

Резко приподнявшись, Марин выскочила из ванны, даже не подумав завернуться в полотенце. Закапав водой плитки ванной, а потом и ковер, схватила телефон и отправила Сэлу сообщение.

Отмени договор. С Дж.

Ответ поступил мгновенно:

Уверена? Возврата не будет.

Отмени его. Срочно. Серьезно.

Я сообщу ему.

Марин не слышала его голос и не видела выражение лица, но ощутила облегчение в присланных им словах.

Ей вообще не следовало заходить так далеко. Вот очередное подтверждение того, почему они с Сэлом никогда не смогли бы жить вместе. Они не подходили друг другу. Он олицетворял подсознание. Ее эго, дьявола, магнетическую силу, способную направить моральный компас в порочном направлении.

Она могла ненавидеть Маккензи Ли, но Маккензи Ли — чей-то ребенок. Кто-то любит ее. Кто-то будет плакать, если она умрет. И Марин поняла, что не способна заставить кого-то пережить то, что сейчас переживала Фрэнсис и что однажды, возможно, будет вынуждена пережить сама.

Она вернулась в ванную и погрузилась обратно в горячую воду. Ванна заполнилась до краев — значит, воды в ней более чем достаточно, чтобы утопиться.

Глава 22

Разумеется, Марин не утопилась.

Но подумывала об этом. Подобные мысли посещали ее постоянно. Она просто перестала высказывать их, помня, что когда последний раз проболталась, Дерек запаниковал и снова отправил ее в больницу, где Марин проторчала два дня, пока врачи не убедились, что она не собирается кончать с собой.

Марин не могла винить мужа или врачей. Ведь в конце концов раньше она уже пыталась свести счеты с жизнью. Через месяц после исчезновения Себастиана, когда ФБР сообщило, что поиски ни к чему не привели, она проглотила пузырек таблеток бензодиазепина[59], запив их бутылкой вина. Она не помнила, как Дерек нашел и пытался оживить ее, не помнила ни парамедиков, ни машину «Скорой помощи», ни промывания желудка. Помнила только, как проснулась на следующее утро в больничной палате. Дерек, неловко притулившись, спал в угловом кресле, а сквозь жалюзи проникали слабые рассветные лучи. Ее первой ясной мыслью было: «Черт, не получилось».

Несколько месяцев назад в газетных новостях сообщили о теле ребенка, найденном в лесу рядом с расчлененными останками молодой женщины. Как выяснилось, она не являлась его матерью. Марин прочитала эту заметку на работе, но, добравшись до дома, сразу начала выпивать в ожидании телефонного звонка. Она не сомневалась, что из ФБР позвонят и подтвердят, что найден Себастиан. Слава богу, не позвонили. Но к тому времени, как личности покойных установили, Марин успела выпить целую бутылку мерло и уже рылась в туалетном столике мужа. Она нашла то, что искала — новую упаковку бритвенных лезвий, спрятанную под кучей старых салфеток, — и как раз собиралась вскрыть ее, когда Дерек вернулся домой.

Он вошел в ванную, как раз когда она запихивала упаковку обратно в ящик. Если и заметил, что она напилась, то не упомянул об этом; лишь спросил, в порядке ли она. Дерек видел те же новости. Его день тоже прошел трудно. Они поговорили несколько минут, разделив общий ужас перед новостями, и это ненадолго сблизило их после долгих месяцев отчуждения.

Тем вечером Дерек второй раз спас жизнь Марин. Он просто не знал этого.

Такова теперь ее жизнь. Она состояла из хороших моментов, ужасных моментов, а между ними было бесчувственное оцепенение.

…Когда через полчаса Марин вылезла из ванны, ее распаренная кожа порозовела, как у младенца. Завернувшись в купальный халат, она сделала тот самый страшный звонок, вместо которого предпочла бы исполнить любую другую тяжкую обязанность.

Облегченно вздохнула, услышав, как и ожидала, ответ голосовой почты. Она сомневалась, что у нее хватит душевных сил прямо сейчас разговаривать с Фрэнсис лично. И Марин оставила сообщение, попросив перезвонить ей, когда Фрэнсис захочет.

«Я люблю тебя, — добавила Марин в безмолвный приемник голосовой почты Фрэнсис. — Если тебе хоть что-то понадобится, звони мне в любое время дня и ночи. Сочувствую, Фрэнсис. Искренне сочувствую и скорблю вместе