Оглядевшись по сторонам, Мальцев не рискнул расположиться надолго. Сбросил рюкзак прямо на гальку, поздоровался с теми, чьи лица за эти десять дней стали до боли знакомыми, быстро разделся и направился к морю. Виктор медленно вошел в воду, сторонясь резвящихся детей, и, набрав полную грудь воздуха, красиво нырнул. Потом долго фыркал, отплевываясь, не зная, как дальше распорядиться своим телом, какое положение придать ему в пространстве. За последние восемнадцать лет он знал единственную точку опоры – собственную жену. Но в отличие от Архимеда мир переворачивать не собирался. Просто если Тамара отсутствовала рядом, Виктор переставал понимать про себя и про то, что вокруг.

Об удивительной привязанности Виктора Сергеевича Мальцева в миру ходили легенды, после знакомства с которыми лица мужского пола презрительно крутили пальцем у виска, а женщины устремляли взор к потолку и отчаянно завидовали той, на которую «ни за что ни про что» свалилось счастье – не пьет, не бьет, слова грубого не скажет, на руках носит, по дому помогает… А что небогат, так не беда это. Главное, чтоб мир в семье и покой. В тесноте, да не в обиде! С милым рай в шалаше! И везет же дурам! Стервам этим! Какого парня!..

За восемнадцать лет существования семьи Мальцевых возникла четкая оппозиция в позициях.

На левом фланге расположились поклонницы Виктора Сергеевича, среди которых чинно выступали просто мама, Тамарина мама, Тамарины тетки, сотрудницы Виктора, сотрудницы Тамары, соседки и их мамы, мамы Марусиных одноклассников и еще несколько молодых особей, проходящих под названием «стажерки и практикантки».

На правом фланге держала оборону группа поддержки Тамары Мальцевой.

Центристская позиция принадлежала друзьям семьи, тайно поддерживающим силы либо левого, либо правого фланга.

Пожалуй, единственным подлинным конформистом в вопросе распределения голосов выступала Маруся Мальцева, с недавних пор взявшая на себя ответственность за репутацию семьи.

– Какой у тебя замечательный папа! – закатывали глаза левофланговые.

– У меня и мама ничего, – спокойно и взвешенно добавляла девочка.

– Да… мама у тебя – то, что надо! – восхищенно провозглашал правый фланг.

– И мама – то, что надо, и папа – то, что надо, – мудро замечала Машка, цементируя родительский союз. При этом она, естественно, догадывалась, что предки ее далеки от идеала, но, движимая корпоративной солидарностью, вслух об этом заявлять не собиралась, а копила аргументы впрок. На всякий случай.

Аргументы младшей Мальцевой всегда были удивительно кстати и абсолютно некстати, если смотреть на ситуацию глазами ее родителей. Чаще всего они начинались словами: «Ты же говорила!», «Сами говорили…», «А помнишь?», «Ты же тоже так делаешь!».

Вообще, жизнь бок о бок с Марусей напоминала ее родителям роковое соседство с миной замедленного действия, да еще и с неотлаженным часовым механизмом. Сиди и думай – то ли взорвется, то ли нет. Супруги Мальцевы, так им казалось, жили в ожидании катастрофы с момента Машкиного рождения. По этому поводу Тамарина свекровь недоумевала:

– В кого это она? Витюшка был ти-и-и-ихий! Споко-о-ойный! Ни одной машинки не сломал! – с гордостью сообщала она невестке.

– Что, прям ни одной?! – притворно изумлялась Тамара.

– Ни одной, ни одной. Все дети ломают, кричат, бегают. А этот сядет в уголок и сидит. Не то что эта…

Впрочем, «эту» свекровь отчаянно любила: одаривала и тискала. Особенно большое внимание Галина Петровна уделяла интеллектуальному развитию девочки. Делать это свекровь предпочитала в стихотворной форме:

Я сижу на вишенке,

Не могу накушаться,

Деда Ленин говорит:

«Надо маму слушаться!»

– Она у тебя ни одного стишка не знает, – строго констатировала Галина Петровна пробелы в воспитании.

– Зна-а-аю! – орала Маруся и требовала внимания:

Я си-жу на ви-и-и-шен-ке…

– Не могу накушаться, – продолжала Тамара.

– Откуда ты знаешь? – подозрительно вопрошала девочка. – Бабуля научила?

Мальцева отмалчивалась, возлагая надежды на детский сад и начальную школу. Напрасно! За три года в дошкольном заведении, гордо именуемом «Центр интеллектуального и творческого развития № 72». Маруся запомнила три стихотворения следующей тематики: «Осень», «Новый год», «8 Марта».

В начальной школе ситуация выглядела аналогично. Авторы программы по литературному чтению рассчитывали на плодотворное сотрудничество с родителями, а потому свои требования ограничили знанием не более трех-пяти стихотворений. И это в течение четырех лет!

Посетив подряд несколько школьных выступлений, Тамара пришла к неутешительной мысли о том, что поэзия для ее дочери являлась абсолютно чуждым явлением.

– Машка, – теребила Мальцева девочку. – Кто твой любимый поэт?

– Пушкин, – не сомневаясь, заявляла та, обливая дорогостоящим елеем материнскую душу.

– И что тебе у него нравится? – упорно лезла на рожон Тамара.

– «Смерть раба», – информировала ее дочь. – «И у-у-у-мер… бе-е-е-еднай… ра-а-б у но-о-ог, – подвывала Маруся, – не-по-бе-дит-нава владыки».

– А дальше?

– А дальше – нету.

– Чего нету?

– Ничего. Ни раба. Ни владыки.

– Неужели, Машуля, нельзя доучить до конца?

– А зачем? И так все ясно.

– Что тебе ясно?

– Главное зло, мамуля, сосредоточено в человеческой душе. И одна из его форм – это рабство. Своим стихотворением Пушкин заявляет о необходимости преодолеть раба в себе самом. Выдавить по капле! Истинная свобода – в нас самих, мамочка, – на память процитировала Маруся фрагмент материнской лекции.

Тамаре стало грустно. Она поделилась с мужем. Виктор расстроился и упрекнул ее в том, что ребенок оказался лишен детства и материнского внимания. Мальцева решила реабилитироваться, наверстать упущенное и привела дочь на работу – в храм просвещения и науки областного значения.

Машка, почувствовав значительность момента, явилась на кафедру литературы с томиком Блока в руках.

– Что ты читаешь? – поинтересовалась доброжелательная коллега Тамары.

– Вот, – скромно призналась Машка и протянула книгу.

– Блок?

– Блок, – подтвердила Маруся и опустила глаза.

– Неописуемо! – ахнула кафедра и взорвалась аплодисментами.

– Зачем ты Блока притащила? – пытала Тамара дочь по дороге домой. – Ты же его не читала.

– Не читала.

– Тогда зачем?

– Так просто, – незамысловато ответила девочка, всем своим видом показывая неуместность материнских вопросов.

«Так просто» Маруся прихватывала с собой не только Гоголя, Чехова и прочих классиков. Так же просто она обращалась со всей литературой, расположенной на пяти нижних полках огромного стеллажа с родительскими книгами, до которых могла легко дотянуться.