– Викуля! – обрадовался Вольчик и сложил губы для поцелуя.

– Когда у вас поезд? – великосветски поинтересовался Виктор.

– Вечером.

– Значит, успеете выспаться. Спокойной ночи.

Гена, оплывающий прямо на глазах, попытался изобразить нечто вроде жеста солидарности чилийских революционеров и поднял руку, то ли благословляя товарища, то ли показывая ему кулак:

– Давай, брат!

– Давай-давай, – согласился Виктор и с облегчением направился к лестнице.

Дверь в номер была незаперта: Тамара боролась за приток свежего воздуха, игнорируя правила элементарной безопасности. Мальцев, стараясь не шуметь, прикрыл дверь, скинул сабо и направился к раскладушке проверить Марусю. Машки там не было – девочка устроилась рядом с матерью, явно сделав ее сон неудобным и мучительным. Виктор попробовал переложить дочь на соседнюю кровать, рискуя разбудить обеих. В итоге – проснулась Тамара и автоматически спросила:

– Ты как? Все нормально?

– Нормально, спи.

Женщина перелезла через раскинувшуюся во сне дочь и по-кошачьи свернулась на соседней кровати, натянув на голову влажную простыню.

Мальцеву, как обычно, досталась детская раскладушка. Впрочем, как уже говорилось, сон подушки не ищет.

В поисках конгруэнтности к окружающему миру Гена лежал, не шевелясь, по понятной бывалым людям причине. Неизвестно, просила ли Вика в это утро у Бога любви, но от нравоучений она удержалась и даже отправила Стаса в магазин на набережной за томатным соком. Ничего другого Вольчик не признавал. Неудивительно, что близкие друзья их семьи по количеству опорожненных пакетов из-под томатного сока с легкостью определяли сразу несколько моментов текущего бытия: это не пост, и Гене трудно («очень трудно», «очень-очень трудно», «совсем тяжело», «так тяжело еще никогда не было»).

Вольчик виновато постанывал и следил глазами за сосредоточенной супругой, пакующей вещи в огромный чемодан.

– Витек не заходил? – словно невзначай поинтересовался Гена.

– Заходил.

– И шо?

– Сказал, что ждут нас на пляже.

– Ну ты сказала, что я не моху?

– Сказала.

– А он шо?

– Сказал, сами приходите.

– Хм… – мычал Вольчик, испытывая чувство зависти к тем, кто сегодня перед отъездом получит еще одну порцию курортных удовольствий.

Вика удовлетворенно посмотрела на результаты своего труда и присела к мужу на кровать.

– Хена, – задумчиво произнесла она, глядя в его опухшую от вины рожу.

– Ну шо Хена?

– Хе-е-ена, ты же обещал…

– Ну все, Вика, последний раз. Ты ж меня знаешь.

– Знаю, – устало согласилась женщина.

– Ну, значит, все…

– Я тебя прошу, Хена…

– Ну все, Вика, все…

Дальнейший разговор, продолжи его супруги Вольчик, был бы абсолютно бессмысленным. После венчания Вика перестала грозить разводом, а Гена – кулаком. Окончательно запутавшись в результатах утренней диагностики испытываемых чувств, верующая женщина перестала отличать терпение от любви и поэтому тащила свой жизненный крест, с нескрываемым удовольствием отдаваясь процессу спасения ближнего. Вообще, позже рассуждала Тамара, из Вики получилась бы идеальная сестра милосердия или волонтерка, что, в принципе, имело один общий корень – любовь и добрая воля. А какая разница, куда она направлена и к чему в конечном счете приведет?

Пока она вела к тотальному подчинению близких. «Ласковая авторитарность» оборачивалась для Вики спасительным «Они без меня никуда!». Поэтому Дашка постоянно принимала (на всякий случай) таблетки, а Гена – первую помощь из первых рук. И только Стас умело лавировал между бабкой и мачехой в поисках элементарной выгоды. Бабка служила девятнадцатилетнему оболтусу кошельком, Вика – защитой от отцовского гнева. И каждая удовлетворенно про себя понимала: «Он без меня ни-ку-да!»

Именно с этим чувством Вика вывела свое семейство к «ресепшену». Вольчики расселись на диване, пренебрегая последней возможностью подышать воздухом эвкалиптовой рощи, окружающей пансионат.

– Может, на улицу выйдем? – предложила Тамара, считающая минуты до прихода такси, которое доставит кубанцев к российско-абхазской границе.

– Там душно, – отказался Гена, обливающийся потом, невзирая на рычащий напротив его лица вентилятор.

– Ничего не душно! – выкрикнула Дашка и вынырнула за дверь к пританцовывающей на крыльце Марусе.

Дружбы между девочками не состоялось, равно как и между супружескими парами. Но в тот момент растроганным друзьям казалось, что это Божий промысел и, значит, forever.

– Та-а-к-си! – заорали девчонки, завидев бежевую «пятерку» со значком «Мерседеса» на капоте.

Вика, дабы удостовериться, свесилась с перил и обомлела от вида поданного к крыльцу транспортного средства.

– Вы за кем? – надменно спросила она жующего то ли зубочистку, то ли спичку водителя.

– Э-э-э-э, – промычал водила. – Хаза-и-на па-за-ви.

Виктория быстро прошмыгнула в холл и бросилась к мужу:

– Ты обещал иномарку! Кондиционер! Дашку укачивает. Как мы поедем?!

Тамара решила полюбопытствовать, что же лишило молодую женщину привычного равновесия. Увидев так называемое такси, Мальцева пришла в полный восторг, ибо стремление местных жителей украсить свой транспорт эмблемами знаменитых автомобильных марок ее умиляло с первого дня их пребывания в Абхазии. Мопеды со значками BMV, «Жигули», переименованные в «Мерседесы», «Вольво», «Хонды» и проч., «уазики», выдаваемые за «Лендроверы», – все это радовало глаз и формировало впечатление об абхазском национальном характере.

– Ты хазаин? – флегматично поинтересовался водитель.

– Нет. Сейчас выйдет… Гена! – крикнула в дверь Тамара. – Карета подана, как и заказывали.

А вот как заказывали, знал Виктор. Вчера ночью, поднимаясь в машине по серпантину, расположенному рядом со сталинской дачей, Гена заказывал музыку, ругал хохлов и называл водителя братом.

– Ты, брат, мне завтра тачку организуешь? – по-свойски уточнял Вольчик.

– Можно, – коротко отвечал немногословный абхазец.

– В шесть.

– Можно и шесть.

– Сколько?

– Один.

– Что один?

– Тысяча один.

– Точно?

– Сказал – один.

– Приедешь точно? – интересовался Гена.

– Сказал…

Сказал – сделал.

Увидев в дверях Гену, водитель заулыбался, обнажив целый ряд золотых зубов. Вольчик сморщился и заговорщицки посмотрел на Мальцева.