В пяти шагах самийа остановился и склонился в полном церемониальном поклоне.

– Поднимись, – благосклонно махнул рукой аль-Амин.

И подмигнул Кабихе, все так же испуганно цеплявшейся за локоть, – мол, видишь, как я с ним управляюсь?

– Ну-ка, скажи мне, нерегиль, – без промедления приступил к делу Мухаммад, – это правда, что из пустыни в город меня перенесли джинны?

– Да, мой повелитель, – бесцветным голосом отозвался самийа, не поднимая глаз от травы у своих колен.

Кругом заахали и заохали.

– Я знаю, что джинны сделали это по твоей просьбе, нерегиль. Именно поэтому я избавил тебя от справедливого наказания, полагающегося за… словом, ты понял, за что.

– Да, мой халиф.

Кабиха ахнула и всплеснула руками. И снова оплелась вокруг локтя халифа. Аль-Амин подмигнул невольнице – сейчас, мол, не такое услышишь.

– А правда, что меня в развалинах преследовал змей-аждахак?

– Да, мой халиф.

Послышались возгласы изумления и шепотки.

– А что ему от меня надо? – заваливаясь вместе в Кабихой на подушки и подставляя пиалу кравчему, поинтересовался аль-Амин.

– Здравый смысл, как я понимаю, – очень тихо сказал нерегиль.

И сухо кашлянул.

Аль-Амин резко поднялся и оттолкнул невольницу, плеснув вином:

– Ну-ка объяснись. Что это значит – ему нужен мой здравый смысл?

– В развалинах Касифийа есть барельеф, изображающий царя Заххака, – все так же тихо проговорил самийа. – Царя, в которого, по парсидским легендам, вселился аждахак.

– Ну и что же? – нахмурился аль-Амин.

– Его изображали как человека, из плечей которого растут две змеи.

– Ты забыл, чем кончилась наша беседа у арки? Опять морочишь мне голову? – начиная закипать, прошипел халиф.

Нерегиль невозмутимо продолжил:

– По легенде, эти змеи кусали царя, и, чтобы избегнуть мучений, он приказывал каждый день скармливать им мозг двоих юношей.

– А при чем тут я? – рявкнул, перестав сдерживаться, аль-Амин.

– Аждахак питается страхом человека. И его злобой. Когда страх и злоба овладевают человеком полностью, аждахак вселяется в него. И начинает пожирать людей вокруг.

Кабиха тихо ойкнула, прикрывая ладошкой рот. Крупный рубин вспыхнул кровавой каплей. Вокруг тоже ойкали. От злости аль-Амин выплеснул из чашки остатки вина и мрачно спросил:

– Так ты что же, думаешь, что я превращусь в этого… как его… Заххака? Ты что, рехнулся?

– Я полагаю, что твоему разуму грозит опасность, повелитель.

– И что мне делать, чтобы меня не сожрал змей?!

– Не бояться.

– Что?!

– Не бояться.

С досады аль-Амин аж плюнул. Кабиха хихикнула. А следом захихикали остальные: страх отпускал, и люди отводили душу, посмеиваясь над тем, что их только что напугало. Присоединяясь к общим смешкам, халиф фыркнул:

– Ну спасибо за совет, нерегиль! Раз ты так говоришь, я больше не буду бояться старой парсидской сказки! Я – предстоятель общины верующих! Потомок Пророка! Мне не страшны языческие легенды!

Послышались одобрительные восклицания – все благословляли имя Али и проводили ладонями по лицам.

Кравчий опять налил халифу вина.

– Ну ладно, – снова устраиваясь на подушках и приобнимая девицу, сказал аль-Амин. – Ну-ка, скажи: кого из нас ты предпочел бы видеть халифом – моего брата или меня?

Смешки разом стихли, словно их срезало. Аль-Амин невозмутимо прихлебнул из чашки. Нерегиль вздохнул, потрогал горло. Но все-таки сказал:

– Тебя, повелитель.

– Почему? – ядовито улыбаясь, поинтересовался халиф.

– Потому что из двух братьев на троне всегда предпочтительнее тот, кто глуп и бездарен. Им легче вертеть, добиваясь своих целей.

Чашка выпала из разжавшихся пальцев аль-Амина и шлепнулась на подушки. Вино расплескалось и стало мгновенно впитываться, пятная и вымачивая вышивки. Откуда-то справа отчетливо послышалось, как звякнули браслеты – кто-то из лютнисток поднес руку ко рту.

– Т-так… – не очень соображая, что делать, пробормотал аль-Амин.

Нерегиль продолжал сидеть перед ним все в той же позе – руки на коленях, голова опущена.

– Ты… ты… – Пытаясь приподняться и выпрямиться, аль-Амин затряс пальцем, все еще не находя слов.

Так его еще никто не оскорблял. Тем более в присутствии слуг и женщин.

– Ты…

И тут Кабиха просунулась к нему под локоть – и прошептала на ухо свой вопрос.

– Ты обещаа-ал, мой господин… – капризно протянула она, отлипая.

Ну что ж, она права, быстро подумалось аль-Амину, это будет достойным ответом.

И, скривив губы в веселой улыбке, он сказал:

– Ну ладно, нерегиль. Я спросил – ты ответил. А теперь скажи мне вот что: это правда, что ты и мать халифа Фахра ад-Даула были любовниками?

Где-то совсем рядом что-то упало и разбилось. Тарик поднял лицо и уставился на него огромными, страшными, ненавидящими глазами. И медленно поднялся на ноги – вместе с разрастающимся, раскидывающимся в стороны черным светом за спиной:

– Да как ты смеешь, ублюдок?.. Да кто ты такой?!

Последние слова нерегиль прошипел, как змея. Вокруг него клубилось и увеличивалось какое-то блескучее облако. Вжимаясь в подушки вместе со скулящей Кабихой, аль-Амин грозил пальцем вырастающей над ним разъяренной тени:

– Ты… ты не смеешь меня трогать! Я твой халиф! Забыл? Я твой халиф! Немедленно встань на колени и… и… прекрати это!..

А нерегиль уткнул в него палец и рявкнул:

– Халиф?! Ты – халиф?! Ты никто! Я убил халифа Али ар-Рида! Я убил Али ар-Рида, а ты не стоил его мизинца! Я жалею о том, что сделал, ты, ублюдок, которому не стоило рождаться! Не смей, не смей так разговаривать со мной, ты, ничтожество!!!..

Имя ар-Рида всколыхнуло в памяти какой-то запредельный детский ужас – и словно выбило из горла аль-Амина пробку. «Убийца халифа» – точно, так Тарика и прозвали зайядиты, о Всевышний…

И он во все горло, заполошно, не стесняясь своего страха, заорал. Заорал, разгоняя старый кошмар, спугивая эту невыносимую, жуткую черную тень с горящими глазами:

– Стра-ажа! Страаа-ажа! Взять его! Взять его в тюрьму! В тюрьму-ууу!..

Через мгновение аль-Амин обнаружил, что тычет пальцем в пустое пространство перед собой: Тарик больше не стоял перед ним и спокойным ровным шагом направлялся к выходу из сада.

– Сволочь! Я покажу тебе, как меня не слушаться! Заковать его! На хлеб и воду! В яму!..