– Кто-о?.. – удивился Тарег, приоткрывая глаз.

Имруулькайс обернулся к нему:

– Я так им представился. Когда я кочевал с бедуинами, то говорил, что мне покровительствует джинн, которого зовут Утайба ибн Науфаль. Не называться же мне именем поэта, который для них давно умер?

Молодые люди пытались подняться на ноги, хохоча и приветственно взмахивая руками. Зеленые листочки абрикоса шелестели на легком ветерке. Закат окрашивал небо в пурпурно-фиолетовые цвета. На крышах и беленых стенах дуканов лежали последние отблески огромного садящегося солнца.

Имруулькайс повернулся к своему противнику. Встопорщил шерсть между лопатками. И мявкнул:

– Тихо! Я принимаю твой вызов, о Абу Нувас!

Молодежь примолкла. Остальные посетители питейного заведения делали вид, что заняты своими делами, но тоже внимательно слушали.

– Это стихи на случай, – звучно проговорил джинн. – Среди развалин Касифийа есть старое кладбище. Однажды вечером я шел между надгробий и увидел на покосившейся плите изображение прекрасной женщины. Стройная и молодая, она сидела перед зеркалом – словно смотрясь в него последний раз и прощаясь с жизнью. У той могилы я и заночевал. Теперь же я хочу посвятить надгробию стихи.

Имруулькайс важно сел, поднял морду и продекламировал:

Нам быть соседями – друзьями стать могли б:

Мне тоже здесь лежать, пока стоит Асиб.

Я в мире одинок, как ты – во мраке гроба…

Соседка милая, мы здесь чужие оба.

Друг друга мы поймем, сердца соединим, —

Но вдруг и для тебя останусь я чужим?

Соседка, не вернуть промчавшееся мимо,

И надвигается конец неотвратимо.

Всю землю родиной считает человек —

Изгнанник только тот, кто в ней зарыт навек.[11]

Плавно обернув вокруг лап хвост, Имруулькайс с достоинством раскланялся под восхищенные возгласы. Абу Нувас прижал к груди ладони:

– Благослови меня, о наставник!

Джинн важно кивнул сопернику, поднялся, подошел к Тарегу:

– Вот так вот! – и встряхнулся, вздергивая вверх хвост, как знамя. – Будут знать, с кем имеют дело…

Но нерегиль ничего не успел ответить – в дверном проеме показался семенящий и мелко кланяющийся хозяин:

– Сайида… сайида… – Ханец кивал, подобострастно жмуря узкие глазки. – Большого прощения прошу, там спрашивают тебя, сайида, совсем мальчишка спрашивает, говорит, срочная дела у него до сайида…

– Пусть войдет, – тихо ответил Тарег.

Джинн и Митама переглянулись:

– Это кто? – поднял уши кот.

– Сейид!..

Это был Абид ибн Абдаллах. Взмахнув полами штопаного бишта, он влетел на террасу и с деревянным стуком обвалился на доски пола:

– Сейид!.. – Юноша чуть задыхался – видно, бежал сломя голову.

– Что случилось, о Абид? – спокойно поинтересовался Тарег.

Молодой человек любопытно стрельнул глазами в сторону черного кота – о джинне-поэте, декламирующем в винной лавке старого Хунь-линя, уже был наслышан весь город – и выпалил:

– Тебя ищут по всему Харату, о сейид! Халиф тебя требует…

И, с облегчением выпустив воздух, провел рукавом по потному лбу.

– Зачем ты бежал, как стадо верблюдов? – удивленно поднял уши Тарег. – Меня и так нашли бы дворцовые слуги…

– Отец послал, – тихо ответил юноша – и снова покосился на кота.

Тарег кивнул – говори, мол, не стесняйся. И Абид сказал:

– Батюшка велел предупредить вас, сейид. Халиф наш – да продлит его дни Всевышний!..

Имруулькайс громко хмыкнул и отвернул морду. Снова опасливо покосившись на волшебного кота, юноша продолжил:

– …так вот, сейид, халиф наш… короче, пьян он, сейид. С утра пьян.

– Это давно не новость, о Абид, – усмехнулся Тарег. – Эмир верующих проводит дни одинаково, проявляя удивительное постоянство в привычках.

Но юноша помотал головой. Поправляя съехавший икаль и оглядываясь по сторонам – нет ли лишних ушей вокруг, – он тихо проговорил:

– Сегодня, сейид, повелитель наш лютует особенно… С утра пришли к нему с чертежами кораблей и со сметами для верфей в Басре. А он уж сел пить с Кавсаром и другими… Ну, господин хаджиб наш принес ему бумаги, и с ним еще целая толпа писцов пришла, все тоже с бумагами и прошениями. Ну а халиф им и говорит: пирушка, мол, моя не помешает мне делами заниматься, я даже музыку слушать не буду, чтобы сподручнее было. Ну они и стали подавать ему письма, и чертежи, и все такое, а он сначала ел, потом пил, ну а пьет наш повелитель, ты знаешь как, о сейид, за раз не меньше ратля…

Тарег мрачно кивнул. В саду вокруг Абу Нуваса продолжалось буйное веселье.

– Сейид?..

– Я слушаю, слушаю тебя, Абид.

– Ну так вот, – снова утираясь рукавом, продолжил шептать юноша, – он все пил и пил, а они все разбирались и разбирались с бумагами и к полудню все разобрали. И даже про флот все решили, сейид, где там и что там, да какое число кораблей нужно на верфи заложить, и катибы все обсчитали, и сметы все подписали уже…

– Короче, юноша, – нетерпеливо поднял уши кот.

– Да я уж заканчиваю, – со вздохом отозвался бедуин. – Ну а потом халиф позвал слугу, чего-то ему пошептал, а тот ушел. А потом эмир верующих дал знак всем встать и отойти в сторону. И тут же вошли воины с кувшинами сырой нефти, залили ей гору чертежей, бумаг и тетрадей – и подожгли. Али ибн Иса, как это увидел, разодрал на себе одежды и повалился на пол со словами: «Всевышний слишком справедлив, чтобы примириться с тем, что наследник пророка и вождь его общины – человек, творящий подобное!» А халиф наш только рассмеялся и пошел уединиться с Кавсаром…

– Насчет справедливости Всевышнего ваш Али ибн Иса попал в самую точку, – мурлыкнул Имруулькайс. – Во всяком случае, в нее очень хотелось бы верить, в эту справедливость. А что же случилось потом? Что ж так быстро разомкнули объятия двое возлюбленных?

Абид в который раз настороженно покосился в сторону кота.

– Джинн прав, о юноша, – вздохнул Тарег. – Что делает наш халиф сейчас? Зачем я так срочно понадобился эмиру верующих и предстоятелю аш-Шарийа перед лицом… – тут нерегиль покашлял, – …ну понятно, короче, перед каким лицом.

Юный бедуин встрепенулся:

– А сейчас он сидит с рабынями этими новыми и евнухами, о сейид, музыку слушает и все такое… а зачем он вас позвал, я не знаю… – Парнишка растерянно поморгал длинными ресницами. – Вот только батюшка велел передать – лютует, мол, сегодня наш халиф…

– Я понял, – кивнул Тарег. – Передай батюшке мою благодарность за предупреждение, о Абид. А себе возьми вот это.