– Я думал, мне мерещится, – настоял аль-Амин, – потому что лошади не беспокоятся. Собаки не беспокоятся. Загонщики – тоже ничего не чувствуют. Один я умираю со страха. И я решил, что допился до пуганых змеев…

– Ему сойдет и это, – все так же не поворачиваясь, сухо ответил Тарик.

– Что сойдет? – Аль-Амину уже начинала надоедать эта словесная игра. – Почему его никто не чувствует и не видит, кроме меня?

– Я вижу, – серые бледные глазищи снова уставились на него. – Кошка бы увидела. Аждахак ходит по границе между видимым и невидимым. Невидимый мир доступен лишь разумным существам. Лошадь разумом не обладает. Собака тоже.

– А кошка? – хмыкнул Мухаммад.

– У кошки есть второе зрение, – скривился самийа.

И снова отвернулся.

– А… Чего он от меня хочет? Почему он за мной ползает?!

Тарик прищурился:

– Ты сам должен ответить на эти вопросы, о мой халиф.

Ах, так? Аль-Амин схватил нерегиля за рукав и с силой дернул к себе:

– Ну-ка хватит со мной играть в загадки! Рассказывай все, что знаешь! Ну?..

В следующее мгновение аль-Амин почувствовал, как почва уходит у него из-под ног. В струящемся, как над костром, мареве над ним парило перекошенное яростью лицо нерегиля, скрюченные, как когти, пальцы, тянулись к горлу. Аль-Амин колотил пятками, орал и бестолково отмахивался рукавами:

– Уйди! Уйди, шайтан!.. Ааааа!!..

Неожиданно все закончилось.

Переводя загнанное дыхание, Мухаммад с шумом выпустил из груди воздух. И осторожно, постанывая – спину и локти больно колола трава и щебенка – приподнялся и сел. Чалмы на голове, конечно, не было. Туфли улетели тоже.

Ошеломленно поводив глазами вокруг, аль-Амин ахнул: куста акации, к которому они привязали лошадей, тоже не было. Кони сорвались и убежали во время этой… вспышки.

Безмятежно трещали цикады.

От тихого покашливания Мухаммад подпрыгнул.

И увидел Тарика – тот стоял выше по лестнице и, кривясь, потирал горло. Аль-Амин увидел, что у нерегиля с шеей, и вздрогнул. Белую кожу пересекала красная полоса – словно кто-то придавил тетивой или веревкой. Еще раз вздрогнув, Мухаммад вспомнил книгу старого астролога: Клятва нерегиля в мире второго зрения выглядит как удавка. Видно, Тарик кинулся на него, а Клятва оттащила…

– И поделом! Поделом тебе! – пискнул аль-Амин, грозясь пальцем.

Он, конечно, хотел грозно прикрикнуть – но почему-то вышло только пискнуть.

Тарик опустил руки, склонил голову к плечу и нехорошо прищурился.

– Даже не думай! – слабо вскрикнул Мухаммад.

Тут со стороны улицы донеслось длинное, низкое ржание. И стук копыт.

Волоча по земле поводья вместе с кустом, на площадь вышел Гюлькар. Следом выступила Мухаммадова рыжая.

И тут…

Где-то слева, в мертвой, забитой песком арке фасада, что-то зашуршало.

Аль-Амин оцепенел. Ему не нужно было смотреть в ту сторону – он и так знал, что это.

В чернильной тени шевелился мрак. Чешуйчато взблескивающее, холодное тело, сворачивающееся кольцами. Отзывающийся мурашками ужас полз от пяток к груди. Дыхание замирало, придавленное влажной тяжестью страха.

– Мма-мааа… – стуча зубами, выдохнул Мухаммад.

Тарик медленно-медленно повернул голову в сторону арки.

Аль-Амин тоже глянул – и увидел длинную бугристую морду.

Мысли схлынули из головы, оставив лишь последние, нерассуждающие желания. Мухаммад взвыл и на четвереньках пополз к нерегилю:

– Тарик… Тарик… спаси меня-ааа…

Судорожно обтирая лоб и уже ничего не соображая – оглянуться он уже не мог, просто не мог – аль-Амин переполз на ступеньку и теребил нерегилю рукав:

– Я больше не бу-ууду, не бу-ууду, только спаси меня, ааааа…

Холодное присутствие за спиной нарастало. Как в страшном сне, он не мог ни двинуться, ни обернуться.

Нерегиль смотрел на него сверху вниз, все так же щурясь, тяжело дыша и странно покашливая.

– Тари-ииик… прости меня-ааа… только спаси-иии…

Шорох. Еще шорох. Что-то волочилось по песку, скакали по плитам мелкие камушки.

– Хорошо. Я прощаю тебя, – выдавил нерегиль.

Шорох. Шорох.

Горло сдавило страхом. Таким, что над вымокшим от пота лбом торчком встали волосы. Ступни заледенели, его всего трясло.

Когда засвиристел вынимаемый из ножен меч, аль-Амин заорал – от неожиданности.

Тарик шагнул в сторону, клинок зеркально полыхнул в руке.

Аль-Амин обернулся, аждахак разинул пасть, и Мухаммад заорал как резаный. Столько зубов сразу он никогда не видел.

Нерегиль скользнул к змею, как хорек, тварь ударила хвостом и окуталась блескучим коконом, Тарик злобно, пронзительно закричал – как же, из-под носа забрали добычу! – и попытался сигануть вслед за змеем в блескучее облако, Мухаммад заорал с новой силой:

– Нет! Не оставляй меня здесь, во имя Милостивого!!!

Тарик повернулся, оскалился, рявкнул – и кокон вспыхнул и исчез окончательно.

Нерегиль запрокинул башку и взвыл, как гончая.

В ответ под ногами шевельнулась почва. Аль-Амин понял, что сейчас умрет.

– О Всевышний, милостивый, милосердный, дай мне пережить этот день…

Он едва сумел прохрипеть это. В голове стало быстро смеркаться.

И вдруг – дикое, пронзительное:

– Мяяяаааааа!!!.. Мяааааа!..

Кошачий вопль ворвался в слух – и следом аль-Амина затопило чувство, позднее опознанное как безграничное удивление: откуда здесь взяться котам?!

Последнее, что он увидел, показалось ему пятнистым струящимся во все стороны ковром: вереща и топорща шерсть, на него бежали сотни, тысячи оскаленных кошек.

* * *

Винная лавка в Харате, четыре дня спустя

Черный, ослепительно-черный против закатного солнца кот вышагивал по циновкам туда-сюда. Тарег сидел, прислонившись к стене, и блаженно жмурился, подставляя лицо свету.

В плоской деревянной чашке плескалась какая-то жидкость, которую нерегиль с трудом опознавал как вино. Солнце качалось в нем ярким, пускающим зайчики блюдцем. С айвана открывался не ахти какой вид – точнее, вид открывался совсем никакой – но даже зрелище подсохшего садика с вытоптанной травой совсем не смущало нерегиля.

Под хилым абрикосом на лоскутных одеялах сидела изрядно подвыпившая компания. Хохот и веселые крики заставляли оборачиваться других гостей, примостившихся на циновках в тени редколистных пальм и подсохших акаций. Предводительствовал в собрании полный краснолицый ашшарит в щегольской чалме радужных павлиньих переливов.