Едва не достал меня, Квентин… Нет, все-таки здесь чем-тоопределенно пахло, но не парикмахерской и не старческим душным запахом давно немытого тела. Пахло, как в гараже…

– Дядя Отто?.. – прошептал я и снова двинулся к постели. И,пока шел, казалось, что с каждым шагом я сжимаюсь, уменьшаюсь, нет, не толькоростом, но и возрастом… Вот мне опять двадцать, пятнадцать, десять, восемь,шесть.., и, наконец, пять. И я увидел, как к его безобразно распухшему лицутянется моя ладошка, совсем маленькая. И как только ее пальцы коснулись щеки,сжали ее, я поднял глаза и увидел лобовое стекло «крессвелла». Оно заполнялособой весь оконный проем. Хотя длилось это всего секунду, готов поклясться наБиблии: это вовсе не было галлюцинацией. «Крессвелл» находился там, у окна, иразделяло нас не более шести футов. Я коснулся пальцами щеки дяди Отто,стараясь понять, откуда взялась эта страшная опухоль. А когда в окне мелькнулгрузовик, пальцы непроизвольно сжались в кулак.

В считанные доли секунды грузовик исчез, испарился как дымили как призрак, которым, подозреваю, он и являлся. И в ту же секунду я услышалжуткий булькающий звук. Ладонь обожгла горячая жидкость. Я перевел взгляд вниз,чувствуя под рукой не только податливую плоть и липкую влагу, но и нечтотвердое, угловатое. Грянул вниз и.., закричал! Изо рта и ушей дяди Отто потокомлилась темная жидкость. Солярка!.. Солярка текла и из уголков глаз, точнослезы. Солярка производства фирмы «Даймонд джем» – плохо очищенное топливо,которое продается в пятигаллонных пластиковых канистрах, топливо, которымМаккатчеон заправлял свой грузовик.

Нет, тут была не только солярка.., что-то торчало у него изорта.

Некоторое время я просто стоял, не в силах сдвинуться сместа, не в силах снять скользкую руку с его лица, не в силах отвести взора отэтого непонятного грязного и промасленного предмета, торчавшего у него изо рта.Предмета, который так страшно исказил его лицо.

Наконец паралич отпустил и я опрометью бросился вон из дома,все еще продолжая кричать. Пробежал через двор, распахнул дверцу «понтиака»,плюхнулся на сиденье, завел мотор. И рванул со двора на дорогу. Пакеты спродуктами для дядюшки запрыгали на заднем сиденье, потом свалились на пол.Яйца разбились.

Просто удивительно, что, проехав первые две мили, я неугробил себя и машину. Взглянул на спидометр, увидел, что стрелка зашкаливаетза «70». Я сбросил скорость, затем затормозил и принялся дышать медленно иглубоко, стараясь взять себя в руки. А затем, уже немного успокоившись.

Вдруг понял, что просто не имею права оставить дядю Отто воттак, в том виде, в котором его нашел. Слишком много может возникнуть вопросов.Мне придется вернуться.

К тому же мной овладело какое-то дьявольское любопытство.Теперь я об этом жалею. Мне не следовало поддаваться ему, не следоваловозвращаться. В конечном счете ну что тут такого?.. Ну нашли бы они его, нустали бы задавать вопросы… Однако я вернулся. Минут, наверное, пять стоял удвери, примерно в том самом месте и той же позе, в которой и он вот так жечасто стоял на пороге и долго-долго смотрел на грузовик. Постояв, я пришел квыводу: да, грузовик по ту сторону дороги действительно немного сдвинулся сместа. Так, самую малость… А потом я зашел в дом.

Первые несколько мух уже вились и жужжали возле лица дядиОтто. На щеке виднелись маслянистые отпечатки пальцев: большого – слева, ещетрех – справа. Я нервно покосился на окно, в котором видел грузовик.., потомподошел к постели вплотную и наклонился… Достал из кармана носовой платок, стеротпечатки, затем открыл дяде Отто рот.

Изо рта выпала свеча зажигания. Фирмы «Чемпион», старогообразца, огромная, величиной чуть ли не с кулак циркового атлета.

Я унес ее с собой. Теперь понимаю, делать этого неследовало, но тогда я пребывал в совершенно невменяемом состоянии. Было бы кудалучше и спокойнее, если б эта штуковина не лежала теперь у меня в кабинете, гдея постоянно могу ее видеть. И не только видеть, но дотрагиваться или даже братьее в руки и взвешивать на ладони. Старая свеча зажигания образца 1920 года,выпавшая изо рта дяди Отто.

Не будь ее здесь, в кабинете, не возьми я ее из маленькогодомика, куда вернулся неизвестно зачем, тогда, возможно, мне удалось бы убедитьсебя, что все, представшее там перед моими глазами – начиная с того момента,когда, выехав из-за поворота, вдруг заметил налезающий на стенку дома огромныйкрасный грузовик, и не только это, но и все остальное, – не более чемгаллюцинация. Но эта вещь здесь, передо мной. Она работает. Она настоящая.

Она имеет вес и форму. С каждым годом грузовик подбираетсявсе ближе, говорил дядя Отто. И, как оказалось, был прав… Но даже дядя Отто неимел понятия, насколько близко может подобраться грузовик.

Официальное заключение гласило, что дядя Отто покончил жизньсамоубийством, наглотавшись солярки. Известие это стало для жителей Касл-Роканастоящей сенсацией.

Карл Дуркин, хозяин похоронного бюро, у которого язык был,что называется, без костей, даже проболтался, будто врачи, вскрывавшие дядюОтто, обнаружили у него внутри свыше трех кварт солярки.., причем, что самоеинтересное, не только в желудке. Весь его организм был словно накачан этойсоляркой. Правда, больше всего жителей городка волновал другой вопрос: куда жеон дел потом пластиковую канистру? Ведь ее так и не нашли. Вопрос этот осталсябез ответа.

Я уже, кажется, говорил: вряд ли кто из вас, читая моизаписки, поверит, что такое могло случиться, ну разве только при том условии,что и с ним самим когда-то случалось нечто подобное. А грузовик, между прочим,так до сих пор торчит в поле. И хотите верьте, хотите нет – но это было,было!..

Письмо от Катрин я получил вчера, меньше чем через неделюпосле того, как мы с отцом вернулись из Лос-Анджелеса. Адресовано оно было вВилмингтон, штат Делавэр, а я с тех пор, как жил там, переезжал уже два раза.Сейчас люди так часто переезжают, что все эти перечеркнутые адреса на конвертахи наклейки с новыми порой вызывают у меня чувство вины. Конверт был мятый, впятнах, а один угол его совсем обтрепался. Я прочел письмо и спустя секунду ужедержал в руке телефонную трубку, собираясь звонить отцу. Потом в растерянностии страхе положил ее на место: отец стар и перенес два сердечных приступа. Еслия позвоню ему и расскажу о письме Катрин сейчас, когда мы только-тольковернулись из Лос-Анджелеса, это почти наверняка его убьет.

И я не позвонил. Рассказать мне тоже было некому… Такиевещи, как это письмо, – они слишком личные, чтобы рассказывать о них кому-то,кроме жены или очень близкого друга. За последние несколько лет я не завелблизких друзей, с Элен мы развелись еще в 1971-м. Изредка шлем друг другурождественские открытки…

«Как поживаешь? Как работа? Счастливого Рождества!»