— А ты сам собираешься сидеть на месте и ждать, когда тебя арестуют? Думаешь его отвлечь? Он будет издеваться над тобой, а я в это время сбегу?

— Он не мог бы разоблачить меня, если бы я не допустил ошибки.

— Я остаюсь.

Брэм обошел стол и схватил ее за руку.

— Ты уедешь. Не будь, ради Бога, такой упрямой, Розамунда. Тебе лучше избавиться от нас обоих.

— Ты же не такой, как он, Брэм.

— Не будь в этом уверена, дорогая.

Ухватив свободной рукой его за волосы, она притянула его голову к своему лицу.

— Я это знаю, — прошептала она и поцеловала его. — И я уеду, только если ты отправишься со мной.

У него перехватывало дыхание, но он ответил на ее поцелуй.

— Я не могу сбежать от этого, Розамунда. — Он снова поцеловал ее теплыми и чувственными губами. — Если я сбегу, то больше никогда не смогу устоять перед соблазном легкого пути.

— Тогда мы придумаем что-нибудь еще. Потому что я чувствую, что ты все больше нравишься мне. — Мысль, что он отсылает ее в безопасное место, а сам остается, — как бы он ни верил в то, что заслуживает всего, что произойдет с ним, — причиняла ей почти физическую боль. — Есть ли у нас десять дней или четыре дня, Брэм, давай договоримся. Если ты остаешься, то остаюсь и я.

— Упрямица, — прошептал Брэм, но, казалось, его не очень огорчил ее бунт. Особенно после того, как он зацеловал ее почти до потери сознания. Наконец он поднял голову и посмотрел на нее, все еще сидевшую на стуле: — Тебе пора уходить.

— Догадываюсь. Мое семейство думает, что я ушла поболтать с кузиной. — Она усмехнулась. — Как будто Мэгги или моя тетя и дядя захотят иметь что-то общее с почти что невестой маркиза Косгроува.

— Я вот что скажу тебе, — заявил он, проводя пальцем по вырезу ее платья. — Если ты еще раз упомянешь Косгроува… каждый раз, когда упомянешь его… я буду это делать. — Он медленно поднял ее юбки, спустил панталончики и дотронулся до самого интимного места.

Роуз чуть не задохнулась.

— Прекрати это!..

— А я еще не начинал. После этого, — он осторожно раздвинул складочки, — я сделаю вот это. — Брэм опустил голову, лаская ее своим языком.

— Господи Боже! — вырвалось у нее, и она, изогнувшись, откинулась назад, вцепившись в мягкие подлокотники кресла.

Он усмехнулся, и этот звук отозвался дрожью во всем ее теле. Издав слабый придушенный стон, она потеряла власть над собой, отдаваясь воле его губ и пальцев.

Как ему удавалось так легко возбуждать ее? Как одно прикосновение мужской руки вызывало неведомое прежде ощущение?

Наконец Брэм поднял голову и посмотрел на нее страстным взглядом. Он открыл рот, но прежде чем он успел сказать что-нибудь — Роуз сползла перед ним на пол. Обхватив его за плечи, она опрокинула его на спину и легла на него.

— Грубиянка, — тихо усмехнулся он.

— Я знаю, чего хочу. — Она поцеловала его, наслаждаясь его сильным телом, лежавшим под ней, и возбуждением, которое она чувствовала между его бедер.

— Знаешь?

— А тебе никто не говорил, что ты слишком много болтаешь?

Смех вырвался из его груди, в черных глазах вспыхнули искорки приятного изумления.

— Только мои друзья, — ответил он.

— Тогда и я должна быть твоим другом.

— А это так и есть, Розамунда. Хотя я никогда не занимался этим с кем-нибудь из моих друзей. — Он просунул руку между ними, расстегнул свои панталоны и сбил ее юбки повыше к талии.

Она медленно опустилась на него, ощутив, как возбужденный член без особых усилий вошел в нее. Ни одна женщина, с которой он делил постель, не была ему другом. Она тяжело дышала, то поднимаясь, то опускаясь, а у него вырывались стоны. Ей нравилось слышать эти звуки.

Брэм обхватил ее бедра, то подталкивая ее вверх, то опуская. Она смотрела ему в глаза и видела в них вожделение и удовольствие от его все убыстрявшихся движений, сопровождавшихся первобытным рычанием, — мужчина достигал пика наслаждения.

Роуз без сил упала на его грудь, ее сердце билось так сильно, что она боялась, что оно вырвется из ее груди. Брэм обхватил ее и прижал к себе. Они долго лежали так, Дышали одним дыханием, их сердца бились в едином ритме, который только что был общим для их тел.

— Теперь мне пора уходить, — наконец прошептала она.

— Потерпи немного, — сурово ответил он, когда она отстранилась от его груди, — скоро мы с тобой проведем вместе целый день… Нет, целую неделю… вместе и голые.

— Неделю? — повторила она, снова садясь в кресло, Расправляя свои юбки и зачарованно глядя на голую нижнюю половину его тела. Он был великолепен. — Мы оба умрем, когда она кончится.

Брэм улыбнулся:

— Именно так я бы и хотел умереть. Достойный конец.

Мысль о неделе рядом с ним пробудила в ней желание подумать о себе. Ибо час, день, неделю, всю жизнь в его обществе она очень хотела бы провести. Если они оба останутся живы, конечно. Как минимум.

— Что ты собираешься делать? — спросила она, когда он отпер дверь и раскрыл ее.

— У нас в запасе четыре дня. И три, чтобы мы успели отозвать объявление из газеты. У меня есть кое-какие идеи, но рассказ о них занял бы больше времени, чем их исполнение. — Он улыбнулся. — Ты должна доверять мне, Розамунда.

— Я доверяю тебе, Брэм, — сказала она, и это был честный ответ.

Он поцеловал ее в кончик носа, когда появился дворецкий.

— Спасибо. Теперь поезжай домой и при любых обстоятельствах держись от него подальше. — Брэм помрачнел. — Может, Косгроув думает, что я знаю только то, чему он научил меня, но он скоро поймет, что ошибается. Пусть это случится скорее.

— И он подошел к тебе прямо посреди Сент-Джеймс-парка? — В верхней гостиной Бромли-Хауса Салливан то подходил к окну, то отходил от него. — Ты больше никуда не пойдешь без меня в этом проклятом городе.

— Ему была нужна Роуз, — сказала Изабель, сидевшая на низкой кушетке у камина. — А я случайно оказалась рядом. И сядь, пожалуйста, Салливан, у меня уже голова болит.

Он сразу же перестал расхаживать по комнате и уселся рядом с ней. Немного успокоившись, он обнял ее за плечи и привлек к себе.

— Меня беспокоит то, — задумчиво сказал он, целуя ее золотистые волосы, — что он даже не врал, говоря, что обстоятельства изменились. Они и в самом деле ухудшились.

— Ты думаешь, Косгроув вынуждает Брэма как-то ответить ему?

— Весьма вероятно. Не знаю, будет ли для него победой, если наш друг убьет его и Брэма за это повесят.

— Но он явно не намерен быть убитым.