— Да, мама. — Роуз застегнула ожерелье. Больше всего ей хотелось, чтобы мать перестала топтаться в дверях ее спальни. Мысль о том, что ей — пусть даже в мелочи — разрешили поступить по-своему, была непривычной. Однако если бы она имела право голоса — так бы и поступила. Живи она в совершенном мире, она никогда не вышла бы замуж за Косгроува и ей не приходилось бы спасаться бегством.

Только она не была уверена, что где-то существует мир, хотя бы отдаленно напоминающий совершенство. А в настоящем у нее была лишь одна причина выйти замуж за маркиза: надо было защитить Брэма. Она думала об этом, когда заявила, что не уедет без него, независимо от того, что он там говорил о кражах и Черном Коте. Он был обижен на судьбу, находился в опасности и все-таки даровал ей надежду, предложил реальную помощь.

— Пойдем, Роуз, — позвала ее Беатриса, спускавшаяся по лестнице. — Ты же знаешь, когда Фиона говорит, что мы должны приехать в семь, она имеет в виду половину седьмого.

— Да, Беа.

Фиона, леди Твейн, любила делать вид, что ее званые обеды намного важнее, чем были на самом деле. И Роуз впервые не перевела стрелки у чьих-либо часов, поэтому ее мать была готова уже целый час. Беа все еще выбирала шляпку, а Джеймс дремал в бильярдной. И она ни капельки не чувствовала себя виноватой.

В холле мать с Беа болтали, ожидая, когда отец стащит Джеймса вниз по лестнице. К счастью, эти двое не давали никакой возможности вмешаться в их разговор, ибо Роуз, погруженная в свои мысли, не обращала на них особого внимания.

Только очень тонкая преграда из надежды и веры отделяла ее от впадения в абсолютную панику. Она верила, что Брэм сделает все возможное, чтобы исправить положение. Но пока еще боялась, что он не сможет закончить дело через три дня и при этом не погубить себя. Теперь его благополучие беспокоило ее. Как бы она ни хотела поступить правильно и защитить свою семью, она твердо решила бежать. А теперь все изменилось, иона снова ступила на опасный путь — только для того, чтобы дать ему шанс оправдаться, спасти его. Жизнь вновь оказалась запутанной, бестолковой.

В какой-то момент, когда она уже будет готова почувствовать себя счастливой, может случиться что-то ужасное. Она остановилась на полпути к карете и краем глаза заметила у дома чью-то тень. Человек шевельнулся, указав ей на двор у конюшни. Брэм.

— Я сейчас вернусь, — сказала она, возвращаясь к дому. — Возьму другую шаль.

— Поспеши, Роуз, ради Бога. Я не хочу опоздать.

— Да, Беа.

Она вбежала в дом. Что-то случилось? Не пришел ли он сказать ей, что у них совсем нет времени и бежать придется прямо сейчас? Решил ли он уехать вместе с ней? Она все еще на это надеялась. Жизнь с Брэмом — даже тайная и в грехе — была бы предпочтительнее той, что готовили ей ее родители. У двери в кухню Брэм схватил ее за плечо и повернул лицом к себе. Она не успела и ахнуть, как он прижался к ее губам в страстном поцелуе.

Роуз прильнула к нему, ухватившись одной рукой за лацкан сюртука, а другую погрузив в его волосы. Когда это произошло, все вокруг потеряло свое значение — близость Брэма Джонса возносила ее к небесам.

— Здравствуй, — прошептал он, покрывая поцелуями ее лицо.

— Здравствуй. — О, как ей не хотелось спрашивать его, не случилось ли чего-нибудь плохого! — Что привело тебя сюда? — только и решилась спросить она.

Он еще раз поцеловал ее.

— Ты. Я хочу тебя, Розамунда. Приятная дрожь пробежала по ее телу.

— Меня ждет карета.

— Да, я видел. — Он заправил за ухо выбившуюся прядь ее волос. — А я уже был готов еще раз забраться к тебе через окно. Куда ты собралась?

— Одна из подруг Беатрисы пригласила ее на обед. Сестра настаивала, чтобы я поехала с ней. Полагаю, что Беа сказала ей, что я выхожу за Косгроува, и Фиона беспокоится, потому что я поймала маркиза, а она — всего лишь виконта.

— Ты не выходишь за маркиза.

Это прозвучало так… уверенно, категорично. Если бы это сказал кто-то другой, она бы испугалась, но уже несколько раз она не соглашалась с ним, и он уступал. Она думала, что никто раньше не ставил ее желания и потребности выше своих собственных. Она ответила ему долгим взглядом, смотрела на его четкие, красивые черты лица и видела ум в его черных глазах и появившиеся в них веселые искорки. Роуз свела брови.

— Что случилось?

— У меня есть деньги.

От этих слов у нее замерло сердце.

— Не может быть, — прошептала она дрожащим голосом.

Брэм кивнул улыбаясь. Непривычное выражение появилось на его лице. Казалось, оно светилось от счастья. У нее дрогнуло сердце.

— Не все они у меня на руках, иначе я бы с ними пришел к тебе через парадную дверь. Но Огаст обещал мне завтра утром одолжить еще восемь тысяч. И вместе с теми, которые уже у меня, этой суммы достаточно, чтобы откупиться от Косгроува и даже заплатить проценты, какие бы он ни потребовал.

— Слава Богу! — чуть не закричала Роуз, всплеснув руками. Тяжелейший груз свалился с ее плеч. Она прижалась к Брэму и целовала его жаркими, обжигающими поцелуями.

Он сделал это. Он спас ее. Вдруг поняв, как ее неожиданная страстность должна быть истолкована столь закоренелым распутником, как Брэм, она отстранилась.

— Я целую тебя не потому, что ты достал деньги, — краснея и смущаясь, пробормотала она. — Я хочу сказать, что я, нет, не то… что, конечно, но…

— Для тебя это облегчение, — перебил он, по-прежнему улыбаясь. — Ты счастлива. И в этом нет никакой вины. И честно признаюсь, мне очень приятно целовать тебя, Розамунда.

Неожиданно что-то шевельнулось у нее внутри. «Это ничего не значит», — сказала она себе. И ей не надо знать почему. Но очевидно, она все же догадывалась.

— Почему тебе нравится целовать меня? Черная бровь приподнялась.

— Что ты сказала? Роуз заколебалась.

— Я так признательна тебе и, конечно, сделаю все, чтобы отблагодарить тебя, но…

— Роуз, — перебил он с погасшей улыбкой, — что тебя мучает?

— Я высокая, Брэм. С плоской грудью. У меня веснушки. Я далеко не красавица. А ты знал множество женщин более привлекательных, чем я. И если ты чувствуешь, что почему-то обязан проявлять свою симпатию ко мне, то это совершенно не нужно. Или это объясняется тем, что ты видишь сходство наших отношений с родителями или какое-то родство душ, но это еще не значит, что ты должен…

— Что я должен? — рассердился он.

— Говорить, что любишь меня. Я ничего не ожидаю…

— О, хватит об этом! — Он взял ее за плечи, посмотрел ей в глаза и как будто одной силой воли заставлял не отводить взгляда. — Как ты, наверное, поняла, я не девственник, Розамунда. Я повидал мир и показал себя, оказывался в разных ситуациях. Я спал со столькими женщинами, что трудно вспомнить. И ты думаешь, что мое сердце тронут обязательства или жалость?