Спустившись в туннель, группа стала двигаться осторожнее, медленнее. Звук шагов по гравию и ржавым рельсам отдавался от обшитых металлом стен туннеля словно шепот.

Бойцы приближались к помятому поезду, распространявшему вокруг себя странную вонь. Вагоны казались темными развалинами, оставленными какой-то ушедшей цивилизацией. Свет фонариков прыгал по шероховатым стенам.

Бойцы передвигались шеренгой, быстро и почти беззвучно. Пути расходились возле ручной стрелки. Слабо горел фонарь с треснувшим красным колпаком. В черных камнях валялась грязная рабочая перчатка.

Йона сделал бойцам знак погасить фонарики. Все двинулись дальше по узкому проходу между двумя отцепленными вагонами с разбитыми стеклами.

У стены, из которой свисали кабели, розетки и торчала пыльная арматура, стояла коробка с промасленными болтами.

Спецназовцы подобрались уже близко и теперь двигались очень осторожно. Йона указал первому снайперу на вагон. Остальные прикрутили фонарики к винтовкам и рассредоточились; снайпер бесшумно взобрался на крышу, установил опору и начал наводить хенсольдтовский бинокль.

Группа между тем подобралась к вагону; в дыхании бойцов слышалось сдерживаемое напряжение. Один из них то и дело проверял пряжки шлема. Командир обменялся взглядами с молодым снайпером и прочертил в воздухе линию огня.

Кто-то поскользнулся, и камешек со звоном ударил по рельсе.

Светлая крыса шмыгнула вдоль стены и скрылась в какой-то дыре.

Йона в одиночку двинулся вдоль путей. Он видел, что вагон «Денниз» стоит на запасном пути у стены. С потолка свисали какие-то провода или веревки. Комиссар немного отклонился в сторону и заметил, что сквозь грязные, в бурых полосках окна пробивается слабый свет. Свет порхал желтой бабочкой, заставляя тени то сжиматься, то менять очертания.

Командир снял с пояса шоковую гранату.

Йона немного постоял, прислушиваясь, а затем снова двинулся вперед, с ноющей мысль о том, что он находится на линии огня — винтовки снайперов теперь смотрели прямо ему в спину.

Из открытых дверей торчал зеленый газовый баллон.

Йона осторожно подошел к самому вагону и пригнулся в темноте. Приложив ухо к металлу, он тут же услышал, как там кто-то ходит, волоча ноги.

Командир дал знак двум бойцам. Они, словно готовые раствориться во мраке демоны, побежали в темноту. Несмотря на высокий рост, оба двигались почти бесшумно. Слышалось только глухое водянистое эхо звуков, издаваемых кобурой, бронежилетами и тяжелыми комбинезонами; наконец оба оказались рядом с комиссаром.

Йона еще даже не вытащил пистолет, а спецназовцы уже положили пальцы на курки винтовок.

Различить что-либо за окнами вагона было трудно. Там на полу лежала лампочка. Свет разливался по изорванным картонным коробкам, пустым бутылкам и пластиковым пакетам.

Между двумя сиденьями валялся большой сверток, перевязанный веревкой.

Свет лампочки задрожал. Вагон слабо вибрировал. Видимо, где-то по рельсам шел поезд.

По стенам и потолку пошел гул.

Послышался слабый стон.

Йона осторожно вытащил пистолет из кобуры.

В глубине вагона, по стене, скользнула тень. Там отползал подальше толстый мужчина с джинсах и грязных кроссовках.

Йона дослал первый патрон в патронник, обернулся к спецназовцам, показал, где спрятался человек в джинсах, и дал знак к немедленному штурму.

Раздался оглушительный грохот — сорванная с петель металлическая дверь упала на камни; спецназовцы ринулись в вагон.

Осколки стекла из окон дождем посыпались на обшарпанные сиденья, зазвенели по полу.

Мужчина не то закричал, не то захрипел.

Газовый баллон с тяжелым звяканьем перевернулся и, шипя аргоном, покатился в вагон. Спецназовцы с грохотом выламывали перегородки.

Йона перебрался через заплесневелые одеяла, упаковки из-под яиц и растоптанные газетные клочья. Вагон наполнялся едким запахом газа.

— На пол! — рявкнул кто-то.

Свет двух привинченных к винтовкам фонариков обшаривал секцию за секцией, падал между сиденьями, пробивался через грязный плексиглас.

— Не бейте меня! — закричал мужчина из другого угла.

— Лечь на пол!

Один из бойцов скотчем заклеил разбитый вентиль баллона.

Йона кинулся к кабине машиниста.

Ни Викки Беннет, ни Данте видно не было.

Воняло потом и протухшей едой. Стены и окна вагона покрывали нацарапанные и сделанные краской надписи.

Кто-то ел курицу гриль — на полу валялась промасленная бумага; между сиденьями втиснуты банки из-под пива и обертки от конфет.

Под ногами у комиссара зашуршала старая газета.

Когда бойцы проходили мимо разбитого окна, на них легли пятна света из туннеля.

Йона продолжал пробираться к кабине машиниста, в которую вел ключ с надписью «Денниз».

Дверь взломали во время штурма, и Йона просто шагнул в кабину. Тесное пространство оказалось пустым. Стены в каракулях и царапинах. На приборной доске лежит шприц без иглы, покрытая сажей фольга и пустые пластиковые упаковки. На возвышении возле педалей — альведон и тюбик зубной пасты.

Так вот где отсиживалась мать Викки. Ключ от этой кабины она отдала дочери много лет назад.

Поискав еще, Йона нашел ржавый столовый нож, воткнутый под сиденье, фантики от конфет и пустую банку из-под детского питания с черносливом.

В боковое окошко комиссар видел, как спецназовцы вытаскивают человека в джинсах. Лицо у него было в морщинах, глаза — испуганные. Человек кашлял кровью на бороду и кричал. Пластиковыми наручниками ему сковали руки за спиной, повалили животом на пол и прижали к затылку дуло винтовки.

Йона оглядел тесную кабину. Взгляд скользнул по кнопкам и ручкам, по микрофону и рычагу с лакированной головкой. Комиссар больше не знал, что ищет. Он подумал, что надо вернуться в вагон с пассажирскими сиденьями, но заставил себя задержаться еще немного, повнимательнее рассмотреть приборную доску и кресло машиниста.

Зачем Викки и ее матери ключ от этого места?

Здесь ничего нет.

Комиссар поднялся и принялся рассматривать болты на решетке перед окошком. Вдруг его взгляд скользнул в сторону — и задержался на слове, кое-как накорябанном на стене: «Мама».

Комиссар отступил на шаг и увидел, что почти все нацарапанное и написанное краской на стенах — это сообщения, которые Викки с матерью оставляли друг другу. Вероятно, эта кабина была тем местом, где они могли встретиться и посидеть в покое, а когда им не хватало друг друга, они писали друг другу записки.