— Спросите его, упоминала ли Викки о некоем Тобиасе.

— Деннис и Тобиас, — задумчиво произнесла Элин.

— Только Тобиас… Сейчас это единственный след, который может привести нас к Викки.

Без пятнадцати девять утра Элин уже катила по Бруксгатан между освещенными солнцем виллами. Она остановилась у густой живой изгороди, вышла из машины и открыла невысокую калитку.

Дом был ухоженным, черная двускатная крыша имела вид новой, сияла белая резьба деревянной веранды. Здесь до ночи прошлой пятницы проживали Даниель и Элисабет Грим. Звоня в дверь, Элин вздрогнула от холода. Она долго ждала на крыльце, слушая, как ветер гуляет в листве большой березы. Где-то на соседнем участке замолчала бензиновая газонокосилка. Элин позвонила еще раз, подождала и пошла вокруг дома.

С лужайки взлетели мелкие птички. У высоких кустов сирени висел синий гамак. В гамаке спал Даниель. Его лицо было бледным, а сам он скорчился, будто замерз во сне.

Элин подошла ближе, и он, вздрогнув, проснулся. Сел и вопросительно посмотрел на нее.

— Сейчас слишком холодно, чтобы спать на улице, — мягко сказала Элин и присела рядом.

— Я не смог войти в дом. — Даниель подвинулся, чтобы дать ей место.

— Утром мне звонили из полиции.

— Чего они хотели?

— Викки говорила когда-нибудь о некоем Тобиасе?

Даниель наморщил лоб, и Элин собралась уже извиниться за то, что давит на него, когда он поднял руку и быстро сказал:

— Погоди… это же у него была мансарда в Стокгольме. Викки когда-то жила у него…

Утомленное лицо Даниеля вдруг расплылось в широкой теплой улыбке.

— Волльмар-Икскулльсгатан, девять.

Элин, задохнувшись от изумления, достала из сумочки телефон. Даниель покачал головой:

— Да с чего я это взял? — спросил он, глядя в одну точку. — Я же все забыл. Я даже не помню полные имена своих родителей.

Элин встала, отошла немного по залитой солнцем траве, позвонила Йоне и рассказала о загадочном Тобиасе. Комиссар, видимо, тут же сорвался с места; они еще не закончили разговор, а Элин уже услышала, как хлопнула дверца машины.

С сильно бьющимся сердцем Элин снова села в гамак рядом с Даниелем, ощущая тепло его бедра. Он нашел в подушках старую винную пробку и теперь близоруко щурился на нее.

— Мы записались на курсы дегустаторов, стали специально покупать вино… Ничего особенного, но какое-то оказалось отличным, мне прислали эти бутылки в подарок на Рождество… из Бордо… две бутылки «Шато О-Брион» семидесятого года. Мы собирались выпить это вино, когда уйдем на пенсию. Мы с Элисабет… да, человек предполагает… Мы даже заначили горсть марихуаны. В шутку. Всё смеялись: вот состаримся — и станем «молодежью». Будем включать музыку на всю катушку и спать по утрам.

— Мне бы надо в Стокгольм, — сказала Элин.

— Да.

Они немного покачались вместе; скрипели толстые ржавые пружины.

— Отличный дом, — тихо сказала Элин.

Она положила ладонь на его руку, он перевернул свою ладонью вверх, и они сплели пальцы. Просто сидели молча, а гамак медленно поскрипывал.

Блестящие волосы Элин упали ей на лицо; она отвела их — и встретила его взгляд.

— Даниель…

— Что?

Элин взглянула на него и поняла, что никогда еще так остро не нуждалась в нежности, как сейчас. Что-то во взгляде этого мужчины, в морщинах на его лбу глубоко трогало ее. Элин осторожно коснулась губами его губ, улыбнулась и снова легонько коснулась его губ, взяла его лицо в ладони и поцеловала.

— Боже мой, — проговорил он.

Элин снова поцеловала его, уколовшись о его щетину, расстегнула лиф платья и положила руку Даниеля себе на грудь. Он осторожно провел рукой, тронул одну грудь.

У Даниеля был такой ранимый вид; она снова поцеловала его, проникла рукой ему под рубашку и почувствовала, как затрепетал его живот от прикосновения.

Элин захлестнула волна вожделения; она почувствовала, как слабеют ноги, ей хотелось упасть с Даниелем на траву или усесться на него верхом.

Она закрыла глаза, прижалась к нему и что-то неслышно произнесла. Кровь бушевала в жилах. Она уже чувствовала горячие руки Даниеля, но он вдруг отстранился.

— Элин, я не могу…

— Прости, я не хотела, — сказала Элин, пытаясь дышать ровнее.

— Дай мне немного времени, — попросил Даниель; в его глазах стояли слезы. — Сейчас это для меня слишком, но я не хочу спугнуть тебя…

— Ты меня и не спугнешь. — Элин попыталась улыбнуться.

Она, поправляя одежду, встала и пошла к машине.

Когда Элин выезжала из Сундсвалля, ее щеки все еще пылали, а ноги были ватными. Минут через пять она свернула на лесную дорогу; между ног жгло, сердце стучало быстро, глухо. Элин увидела свое лицо в зеркале заднего вида. В глазах тяжелый блеск, губы опухли.

Трусы промокли насквозь. Кровь стучала во всем теле. Элин не могла припомнить, когда еще испытывала настолько сильное возбуждение.

Даниель, сам не зная об этом, повлиял на Элин удивительным образом. Он словно заглянул ей в самое сердце.

Элин, желая успокоить дыхание, немного подождала, а потом огляделась на узкой лесной дороге, завернула подол платья вверх, приподнялась, спустила трусы до середины бедер и принялась быстро ласкать себя обеими руками. Оргазм был коротким и бурным. Элин сидела, задыхаясь, мокрая от пота, засунув два пальца во влагалище, и смотрела в окно, за которым струился между сосен колдовской солнечный свет.

Уже темнело, когда Флора отправилась за пустыми бутылками к центру утилизации на задах магазина «Ика». Она все думала о сундсвалльских убийствах и теперь представляла себе, как Миранда жила в Бригиттагордене.

Вот она, Миранда: вызывающе одета, курит и громко сквернословит… Тут поток фантазий пришлось прервать — Флора проходила мимо большого продуктового магазина, где как раз принимали товар; Флора заглянула в картонные ящики под погрузочными мостками и пошла дальше.

Итак, вот Миранда играет в прятки с приятелями возле церкви.

Сердце у Флоры забилось быстрее, когда она представила себе, как Миранда закрывает лицо руками и считает до ста. Пятилетняя девочка смеясь бежит между надгробий — игра ее и веселит, и пугает.

Флора остановилась перед урнами. Она поставила мешок с пустыми пластиковыми бутылками и банками на землю, подошла к огромной урне для бесцветного стекла и посветила в нее фонариком. Сверкнули осколки и бока целых бутылок. Стекло почти ослепило Флору. В глубине поблескивала бутылка, за которую можно было выручить деньги. Флора потянулась, сунула руку в отверстие и стала осторожно шарить в урне. В пункте переработки стояла тишина. Флора засунула руку поглубже и вдруг почувствовала прикосновение. Ее словно осторожно погладили сзади по руке; в следующую же секунду Флора порезала пальцы о стекло, вытащила руку и отошла от урны.