И однажды после приемки навигационной системы адмирал, сославшись на морские традиции, предложил ответственному сдатчику, хлебнуть «по граммулечке» из чаши гирокомпаса, поскольку, по словам адмирала, это означало не просто отметить окончание приемки навигационной системы катера, а как бы орден обмыть!

Пили они вместе. Но почему-то лишь ответственный сдатчик вынужден был добираться к себе домой «короткими перебежками» от куста к кусту, распугивая керченских женщин своим видом с полуспущенными штанами…

На торпедных катерах, стоящих в очереди на испытания в Керченской базе, тревога. Мачты некоторых из них увешаны тревожными флагами: «Человек за бортом». На пирсе и на ютах нескольких катеров суетятся матросы и офицеры. Пытаются вытащить упавшего за борт матроса. А он не просто за борт упал, а нырнул аккурат в просвет между кормой катера и бетонной стеной пирса. Очень опасно нырнул: катера, как живые, то стараются плотно прижаться к пирсу, то вдруг отходят от него на метр-полтора, натягивая швартовые канаты. Попади человек в такой зазор – погибнет незамедлительно. Ведь накатит на него отвесная транцевая корма, прижмет с неимоверной силой к бетону пирса, и все, только хруст костей, короткий вскрик, да кровавое пятно по воде расплывется.

Но наш ныряльщик не растерялся. Он бултыхался в том промежутке жизненного пространства, которое оставили ему бетонные сваи пирса, стоящие примерно в метре друг от друга. И вытащить оттуда перепуганного матросика казалось неимоверно трудно.

Мечущиеся по пирсу и на палубах катеров матросы и офицеры на разные голоса кричали купальщику, чтобы он хватался за спасательный круг. Но матросик, опасливо выглядывая из-за свай, моргал ошалелыми глазами и только повторял:

– Шесть шагов… Шесть шагов…

Наконец «спасателям» удалось-таки вытащить керченского моржа (дело происходило в последних числах ноября, время года откровенно не пляжное). Но и оказавшись на палубе, продрогший, в вымокшей насквозь шинели, с которой ручьями стекала стылая черноморская вода, спасенный матрос только моргал удивительно округленными глазами и без устали повторял:

– Шесть шагов… Шесть шагов…

Лишь на следующий день, когда матрос окончательно пришел в себя, удалось вытянуть из него относительно связный рассказ о вчерашнем происшествии. И вот что выяснили строгие военно-морские дознаватели.

Для каждого нового торпедного катера формировался экипаж из матросов, старшин и офицеров, которые служили в той бригаде катеров, в состав которой должен был поступить и новый корабль. Правда, экипаж формировался по принципу «с миру по нитке» – из состава экипажа каждого катера отбирались по одному-два человека, и таким образом новый флотский коллектив формировался быстро, состоял из достаточно опытных военморов, а дальнейшая его судьба уже не внушала особых опасений, за время испытаний и достроечных работ люди успевали притереться друг к другу и стать тем сплоченным экипажем, который и необходим каждому кораблю.

Но в этот экипаж, как на грех, был включен матрос, обладающий уникальными способностями: он мог спать на ходу и с открытыми глазами. Эти способности лихой торпедист использовал во время скучной своей вахты. При этом, чтобы никто не заметил, что он спит, матросик постоянно маршировал от надстройки кормового среза палубы, там разворачивался и шагал обратно. Это расстояние – от тумбы к срезу кормы – равнялось шести его шагам. И на катере, на котором начинал служить наш герой, он настолько адаптировался к шести шагам, что едва, заступив на вахту, засыпал мгновенно, а ноги сами отмеривали необходимое число шагов и разворачивали организм спящего часового на сто восемьдесят градусов в нужный момент и всегда безотказно.

Подобный же фокус он решил проделать и на новом катере, только что приведенном в Керченскую базу штатной командой перегонщиков.

Это была первая вахта матроса на новом корабле.

Он заснул, как обычно, сразу. Ноги рефлекторно понесли матросика к срезу кормы.

Шаг. Второй. Третий…

На шестом шаге матрос свалился за борт.

Узнав историю с купанием, приемщики кинулись измерять длину катера. Каково же было изумление, когда выяснилось, что новый корабль на целую «шпацию» короче своих братьев-близнецов, построенных на том же заводе и по тем же чертежам…

Евгений долго ломал голову над тем, как же судостроители умудрились втиснуть в укороченный корпус катера всю его энергосиловую и боевую начинку? Действительно, голь на выдумки хитра.

И все-таки чувствовали Гуримовы себя в Сосновке одинокими. Вроде бы и знакомые хорошие появились, и служба нравится, и климат нормальный: зима – так зима, лето – так лето, и квартира какая-никакая была, а тянуло их на Дальний Восток, и все тут.

– Ну что, Свеченька, рванем-ка мы, как наши родители, опять по «дуге большого круга», а? Не прижились мы здесь, да и вряд ли приживемся, – обратился как-то к Светлане Евгений.

– Да я бы с удовольствием, – согласилась та. – А где жить-то будем? – спросила она после недолгого раздумья.

– Да не пропадем. Устраиваются же как-то другие, – ответил муж.

Они несколько раз возвращались к обсуждению этого вопроса и окончательно решили – пора уезжать!

Евгений подал рапорт о переводе на Тихоокеанский флот.

Узнав о желании Евгения, кадровик не замедлил прокомментировать это известие:

– Все умные люди бегут с Дальнего Востока в любое место в европейской части, а ты решил уподобиться братцу Иванушке. Первый раз с таким дураком встречаюсь за тридцать лет своей безупречной службы.

Ну и пусть говорит, что думает: на начальственный роток не накинешь платок. В конце концов Иван-дурак на поверку оказывался умным парнем.

Владивосток для семьи Гуримовых – это родные им люди, хотя и живут в Уссурийске, но это всего 100 километров разницы, а не 8000, как от Сосновки. А для Евгения это не только главная база Тихоокеанского флота, но и дальневосточный центр судостроительной науки. Во Владивостоке, наконец, родной политехнический институт…

Евгений снова пару раз съездил в Москву по дороге, которую проторил по указке военкома всего год назад. Наконец кадровики из Главного штаба ВМФ решили, что как специалист лейтенант Гуримов крайне необходим Тихоокеанскому флоту. Перевод состоялся.

Ближе к осени они уже мотались по железнодорожным и авиа-вокзалам с восьмимесячной дочкой, добираясь до Владивостока на Тихоокеанский флот. Муж рассказывал, что в кадрах Военно-морского флота, куда он собирался с рапортом о переводе, ему не раз говорили:

– Интересно, другие оттуда бегут, а он туда просится!..

Начинался новый крутой поворот по «дуге большого круга».

И вот Гуримовы снова во Владивостоке.

Когда Евгению Петровичу случалось столкнуться с воспоминаниями о юности, он всегда удивлялся тому, что первая, еще школьная встреча с Владивостоком не оставила никаких особых эмоций и впечатлений.