Казалось, эти слова удивили его не меньше, чем ее. Он несколько раз моргнул. Посмотрел на небо без звезд и на черную воду залива. Посмотрел на Калеба. Затем снова на Рейчел. Она прочла его мысли: если я вернусь на берег один, никто ничего не заподозрит.

Он взял ее пистолет. Или ей показалось, что он взял пистолет. Нет, взял. Поднял его перед собой.

И тут она выстрелила.

Выстрелила так, как ее учили, – целясь в центр фигуры, чтобы пуля прошла через сердце.

Она слышала свои слова: «Брайан, нет, Брайан, нет». И еще: «Нет, нет, пожалуйста».

Брайан покачнулся, рубашка его окрасилась кровью, которая закапала на палубу.

Калеб смотрел на нее с ужасом и благодарностью.

Брайан выронил пистолет.

– Вот черт! – произнес он.

– Прости, – сказала она. Это прозвучало как вопрос.

А в его глазах была любовь. И страх. Он произнес еще что-то, но вместе со словами из его рта хлынула кровь. Из-за этой крови и страха в его глазах она не могла разобрать сказанного им.

Он сделал полшага назад, прижав руку к груди. И упал за борт.

И в этот момент она поняла, каковы были его последние слова: «Я люблю тебя».

«Подожди. Подожди, Брайан».

На палубе и на белом сиденье из пенопласта была его кровь.

«Подожди, – снова подумала она. – Мы же хотели состариться вместе».

Первым делом она сняла часы. Затем ожерелье – то, которое Брайан купил ей в пассаже три недели назад. Скинула туфли. Стащила ветровку, футболку и джинсы. Положила одежду на стол рядом с револьвером, из которого стреляла.

Обогнув Калеба, Рейчел спустилась в каюту. Справа от дверей она увидела сигнальную ракетницу и аптечку, но ей нужен был фонарик. Оказалось, что он лежит чуть дальше, на полке. Корпус был изготовлен из желтой пластмассы и черной резины. Она проверила заряд – фонарик работал от солнечной батареи, и работал превосходно. Будь у нее время на поиски кислородного аппарата, она могла бы пробыть под водой сколько угодно. Рейчел вернулась на палубу. У поручней ее ждал Калеб.

– Послушай… – сказал он. – Он мертв. А если нет, то…

Рейчел прошла мимо него и залезла на поручень.

– Погоди, – начал было Калеб, но она нырнула. Холод охватил ее всю – сердце, горло, кишечник, вонзился в виски и проник в голову. Внутри защипало, как от кислоты.

Но фонарик светил даже ярче, чем она могла надеяться. Лучи его падали на лаймово-зеленый подводный мир со мхом, водорослями, песком и кораллами, с черными валунами, похожими на первобытных идолов. Среди этой зелени Рейчел чувствовала себя чуждым, неестественным объектом, вторгнувшимся в естественный мир. Мир, который существовал до знакомого всем мира и был древнее человечества, языка, сознания.

В футе от нее проплыл косяк трески. Когда треска удалилась, Рейчел увидела Брайана. Он сидел на песке, футах в пятнадцати ниже ее, около старой как мир скалы. Она подплыла к нему, взбаламутив воду, и заплакала, плечи свела судорога – а он смотрел на нее незрячими глазами.

«Прости меня».

Тонкая струйка крови поднималась из дырки в его груди.

«Я любила тебя, я ненавидела тебя, я совсем не знала тебя».

Тело его накренилось вправо, а голова склонилась влево.

«Я ненавижу тебя. Я люблю тебя. Мне будет не хватать тебя до конца моей долбаной жизни».

Она глядела на него, труп также отвечал ей взглядом. Наконец легкие и глаза стало жечь, и она почувствовала, что больше не выдержит.

«Прощай».

«Прощай».

Поднимаясь, она заметила, что Калеб включил бортовые огни. Корпус катера качался на поверхности, футах в двадцати над ней и футах в пятнадцати южнее. У самой поверхности что-то коснулось ее бедра, почти у колена. Она шлепнула по ноге, но ничего не обнаружила и при этом выпустила из рук фонарик. Тот мгновенно опустился на дно и вонзился в песок, глядя на мир желтым глазом.

Вынырнув, она с жадностью стала глотать воздух, затем поплыла к судну. Взбираясь на борт, она заметила крошечный островок у правого борта, которого раньше, во мраке, не было видно. По островку могли ходить разве что птицы или крабы: он был слишком мал даже для одной человеческой ягодицы, не говоря уже о двух. На каменистой почве рос одинокий маленький клен, хилый ствол склонялся к воде под углом в сорок пять градусов. В нескольких сотнях ярдов от катера чуть более явственно выступали контуры Томпсона, где по-прежнему не светилось ни одного огонька.

На судне Рейчел взяла свою одежду и прошла в каюту, не обращая внимания на Калеба – тот сидел на палубе, зажав руки между коленями и опустив голову. Сразу за койкой находился маленький туалет с раздвижной дверью. Над туалетной полкой висела их с Брайаном фотография, которую она раньше не видела. Но она помнила, как их снимали – в тот день, когда Брайан познакомился с Мелиссой. После ланча в Норт-Энде они прогулялись до Чарльзтауна и уселись на травянистом холме перед монументом на Банкер-Хилл. Снимок сделала Мелисса. Рейчел и Брайан сидели спиной друг к другу, позади них возвышался памятник. Они улыбались. Конечно, все улыбаются, когда их фотографируют, но это были искренние улыбки. Оба светились счастьем. В тот вечер он впервые признался, что любит ее. Она заставила его томиться целых полчаса, прежде чем сказала то же самое.

Просидев в туалете несколько минут, Рейчел раз десять прошептала его имя и тихо плакала, пока горло не сжалось. Ей хотелось объяснить ему две вещи: она жалеет о том, что убила его, и ненавидела его за то, что он обращался с ней как с дурочкой. Но вдесятеро сильнее было чувство потери – потери его и потери себя, такой, какой она была с ним. Огромная часть ее личности отключилась после короткого замыкания на Гаити – способность сочувствовать и сопереживать, храбрость, воля, целостность, самоуважение, – и только Брайан верил, что все это вернется. Он убедил ее, что цепь можно восстановить после короткого замыкания.

Ей вспомнились слова матери: «Ох, Рейчел, как грустно, что ты можешь любить себя лишь тогда, когда другие дают на это разрешение».

Посмотрев в зеркало, она поразилась тому, как она похожа на мать, знаменитую Элизабет Чайлдс, чью озлобленность все принимали за храбрость.

– А пошла бы ты, мама…

Раздевшись донага, она вытерлась полотенцем, лежавшим на полке, надела джинсы, футболку и ветровку. Затем нашла щетку и, как могла, пригладила волосы, еще раз поглядев в зеркало на свою мать той поры, когда вышла «Лестница», но также и на новую Рейчел, на Рейчел-убийцу. Она лишила человека жизни. И не так уж важно, что это был ее муж, преступление само по себе было слишком серьезным. Она участвовала в истреблении человечества.