– Не бойся, он ничего не узнает, – пообещала она.

– Надеюсь, у тебя это скоро пройдет. Дай Бог, чтобы поскорее и чтобы ты не слишком страдала. – Кармен подошла к ней и поцеловала в висок.

Джулия обняла мать. Так, обнявшись, они некоторое время молча стояли посреди кухни – мать и дочь, объединенные любовью, в которой было больше боли, чем радости.

Кармен проводила дочь на вокзал, к поезду. Джулия поднялась в вагон, прошла в купе второго класса и села на свободное место. Этот вокзал из стекла и металла с его высокими сводами всегда напоминал Кармен величественный собор, хотя свистки поездов, лязгающие буфера, невразумительные объявления по радио, крики предлагающих свои услуги носильщиков, гомон пассажиров никак не вязались с холодной торжественностью собора.

Память Кармен воскресила далекую, без малого двадцатилетней давности, поездку в Модену тем же поездом – Милан – Рим. Она до сих пор помнила, какого цвета на ней было пальто, помнила фибровый чемодан, старые туфли, нищету, горечь, боль. Как изменился мир за эти двадцать лет! Как изменилась ее собственная жизнь! Та далекая поездка подарила ей дочь. Чудесную дочь. И такую же несчастную, как она. Изабелле служили защитой эгоизм и врожденная хитрость. Бенни обладал на редкость практичным умом. Одна только Джулия была незащищенной, как воин без доспехов, уязвимой, безоружной перед жизненными испытаниями.

Мимо разносчики катили тележки с газетами, напитками и бутербродами.

– Купить тебе что-нибудь поесть?

– Спасибо, мама. Я сыта.

– А что-нибудь почитать?

– Зачем? – Джулия улыбнулась. – В дороге так хорошо думать.

– Ты мой философ, – шутливо сказала мать. – Только смотри, не переутоми свою маленькую головку, она может и не справиться с потоком твоих мыслей.

Раздался свисток локомотива. Джулия высунулась в окно.

– Счастливого пути, доченька! Я тебя люблю.

– Я тоже тебя люблю.

Поезд тронулся. Кармен шла рядом с вагоном.

– Джулия! – кричала она. – Не упускай своего счастья! Слышишь? И не думай о последствиях!

Джулия послала ей воздушный поцелуй и долго не отрывала глаз от быстро уменьшающейся фигурки матери.

Выйдя на привокзальную площадь в Модене, Джулия увидела, как ее автобус отходит от остановки: он ушел у нее из-под носа, и теперь неизвестно, когда придет следующий.

– Синьорина де Бласко? – снимая фуражку, спросил ее незнакомец в форме, похожей на офицерскую.

Джулия даже испугалась.

– Это вы мне? – переспросила она, понимая, что выглядит глупо: вокруг не могло быть других де Бласко.

– Да, синьорина, – подтвердил незнакомец. – Машина ждет вас. – И он показал на голубой лимузин с тонированными стеклами.

Джулии пришлось сделать над собой усилие, чтобы не рассмеяться. Офицер оказался всего-навсего шофером. Но с какой стати, почему ее ждала на станции эта шикарная машина с шофером?

Взяв у нее дорожную сумку, шофер открыл заднюю дверь. На сиденье Джулия увидела маркизу Заиру Манодори Стампа.

– Садись, не стесняйся. Или ты меня не узнаешь? – весело спросила она Джулию своим хрипловатым чувственным голосом. – Неужели я так изменилась? Я – Заира, а не Мадонна.

– Хорошо, что предупредила. А то бы я всю голову себе сломала, с какой картины Рафаэля ты сошла.

– Ты мне льстишь.

Заира выглядела сверхубедительно в своей новой роли – роли аристократки. Густые длинные волосы цвета воронова крыла были собраны в шиньон, удерживаемый сеточкой из золотистых ниток. Смуглое лицо озаряли великолепные серьги с двумя крупными жемчужинами. Розовое в крапинку шелковое платье выглядело изысканно скромно. Джулия обратила внимание на элегантные лаковые сандалеты без каблука. Маникюр на ногтях соответствовал тону платья.

– Куда мы едем? – спросила она подругу. – Или мне уготована участь невольницы, за которую все решает госпожа?

– Я везу тебя в дом деда. Разумеется, твоего, – насмешливо уточнила Заира. – Разве ты не для этого приехала в Модену?

– Откуда ты узнала о моем приезде?

– Судьбе было угодно, чтобы дом, где жил твой дед, перешел в мою собственность.

– Когда?

– Пару лет назад.

– Ты дьявол, а не женщина.

– Я купила все – дом, надворные постройки. И тот дом, в котором я жила, тоже теперь мой. Можно сказать, приобрела ворох воспоминаний.

– Так это ты потребовала, чтобы мы вывезли вещи из дедушкиного дома? – поинтересовалась Джулия.

– Ничего подобного, я тут ни при чем. Этим занимается управляющий. Я, как видишь, оказываю достойный прием наследникам героя Милковича.

– Если бы приехала не я, а мама, ты бы не то что на «Мерседесе» ее не встретила, ты бы старый велосипед не подумала ей предложить.

Черные глаза Заиры плотоядно засверкали.

– Я люблю тебя, а не твою маму, – шепнула она, кладя руку на ногу Джулии, обтянутую джинсами. – И хочу не твою маму, а тебя. Будь ты чуточку поумнее, я могла бы дать тебе все, чего бы ты ни пожелала.

– Ошибаешься. Того, о чем я мечтаю, никто мне не даст. Ни один человек.

Машина въехала в ворота, и Джулия увидела пышные розы, знакомые с детства. Она вышла, доставая на ходу из сумочки ключи от дома. Заира осталась в машине.

– Спасибо, что встретила, – поблагодарила Джулия.

– Жду тебя на вилле, – пригласила ее Заира.

– Боюсь, не получится. – У Джулии не было желания возобновлять отношения, которые оставили в ее душе темный осадок.

– Почему?

– Твой управляющий дал мне на сборы всего два дня. Где уж тут по гостям разгуливать.

– Ну так я к тебе сама приеду, – решила маркиза, приняв насмешливый тон Джулии за поощрительный. – У меня есть идея насчет этого допотопного строения. Думаю, тебе будет интересно послушать.

Единственная тема, которая была интересна Джулии, это тема Лео, но о нем ей меньше всего хотелось говорить с Заирой.

Она помахала рукой вслед отъезжающему «Мерседесу» и вошла в дом. На нее дохнуло знакомым запахом – запахом дедушкиного табака, его четвероногих питомцев, ружейной смазки. Джулия распахнула окно, смотревшее в залитые солнцем поля, и комнату залил свет, настойчивый, как воспоминания. Солнце оживило окружающие предметы, наполнило комнату голосами, сказанными и несказанными словами, которые беспорядочно носились в воздухе опустевшего жилища, и Джулия впервые в жизни ощутила неудержимую потребность собрать, соединить воедино эти слова и свои мысли, написать о дедушке, о себе.

Вечерние сумерки застали ее за работой: она бережно укладывала в сундук самые обыкновенные вещи, но каждая из этих будничных вещей представляла собой элемент сложной мозаики, звено в цепи воспоминаний.