«космонавт, [который] провел в одиночестве на этой консервной банке восемнадцать месяцев, так что не удивляйтесь, если он немного “того”». Сначала Лев, внезапно врывающийся в кадр откуда-то снизу и пугающий своим диким взглядом, выглядит неопрятно; наладив радиосвязь с шаттлами, он произносит несколько фраз на английском языке с сильным акцентом и тут же переворачивается вверх тормашками в кабине, где нет гравитации. Почему его оставили здесь одного, и почему благодаря сочетанию изоляции, пьянства, отсутствия гравитации и «русскости» он выглядит настолько глупо, даже не хочется спрашивать. Однако сразу видно, что он не внушает доверия, воплощая русскую версию «не того персонала». В отличие от «Столкновения с бездной», «Армагеддон» занял в русской роли шведско-американского актера с явно американским стилем игры и акцентом. В общем и целом в исполнении Петера Стормаре грустный, долговязый Лев выглядит весьма симпатичным – но не подлинным[286].

Лев продолжает быть «немного “того”», когда снова появляется в кадре, приветствуя американцев: он опять дезориентирован, опять вылезает откуда-то из-за границы кадра – на этот раз сверху, – а его ушанка делает его похожим на летучую мышь. Он начинает с нелепого требования ничего не трогать в его «сложной лаборатории», затем приказывает Эй-Джею наблюдать за манометром заправочной колонки. Спустя несколько мгновений, когда из-за утечки в насосе повышается давление, Лев погружается в воспоминания, воскрешающие страхи холодной войны: его дядя работал на заводе по производству бомб, производя ядерные ракеты – «штуки, которые достанут Нью-Йорк, Вашингтон – ну, вы понимаете». В ответ Рокхаунд и Стэмпер обмениваются взглядами, ставящими под сомнение здравый смысл и компетенцию русских. Хвастаясь «гением в своей семье», Лев не слышит передаваемых по интеркому призывов Эй-Джея о помощи и не видит его неистовой жестикуляции на экране связи. Следуя инструкциям Льва, Эй-Джей нажимает на требуемый рычаг, и тот ломается прямо у него в руках. В топливном отсеке вспыхивает огонь, распространяясь на остальную часть космической станции, которая затем взрывается и распадается на куски – в полном соответствии с ранее высказанным Трумэном предупреждением о том, что она «использовалась одиннадцать лет; это больше сроков эксплуатации некоторых наших автомобилей». Реакция Льва на катастрофу заключается в том, что он пытается помочь Эй-Джею сбежать из пылающей капсулы, и как только они оба оказываются в безопасности на «Индепенденс», он начинает отчитывать американцев за то, что они ведут себя как «кучка ковбоев»[287]! Таким образом, ненадежное оборудование, невнимательное наблюдение за ним и эксцентричная небрежность оказываются отличительными чертами российской космической станции.

Последующие сцены показывают шатание Льва между скепсисом и пессимизмом, что контрастирует с американской инициативностью и изобретательностью Эй-Джея, а также с тешащими его эго фантазиями о превосходстве. Фактически Эй-Джей, как ковбой, берет на себя всю ответственность, когда их шаттл терпит крушение: через несколько минут после того, как он говорит Льву, что американцы – не астронавты, а бурильщики, – он тем не менее принимает командование, взорвав пулеметным огнем стенку шаттла и создав тем самым выход для вездехода. При этом он сопровождает свои действия хвастовством: «Вот как мы поступаем там, откуда я родом». Во время путешествия этой троицы по астероиду девиз Эй-Джея звучит как «Иди вперед, я не сдамся»; Лев же скорее выражает такие унылые реакции, как: «Мне самому не нравится мое негативное отношение, но вы ведь считаете, что это хорошо смотрится, не правда ли?» В какой-то момент, когда Эй-Джей настаивает на том, чтобы вездеход прошел через каньон, Лев отвечает ему: «Я не знаю», но затем добавляет: «Но знаете что, если это сработает, то вы двое станете героями – как и я». Точно так же в сцене со сбоями в работе их кабриолета Лев стучит по приборной панели – «Я ненавижу эту машину!» – и затем, выйдя наружу, очевидно, продолжает делать то же самое на ее внешней части. В ответ на возражения спутников он отвечает: «Я – единственный дипломированный космонавт здесь. Я спасаю твою американскую задницу», – побуждая Медведя к ироничному комментарию в сторону Эй-Джея: «Да, слушай его. Правильно». Когда же вездеход взлетает, Лев, как в клоунаде слэпстика[288], начинает кувыркаться туда-сюда, отчаянно цепляясь за него, а затем, воссоединившись со спутниками, комично заявляет: «Теперь я действительно русский герой!»

Неудивительно, что фильм ни разу не подтверждает его самовосхваления так, как в случае с американцами, хотя и превращает его в своего рода кривое зеркало, комедийно отражающее все неудачи и недовольства бурильщиков. В одной из сцен эта функция объединяет его с геологом Оскаром (Оуэн Уилсон) – когда в сценарии дается отсылка к «Звездным войнам». Непосредственно перед тем, как вездеход пересечет каньон, Эй-Джей спрашивает Льва, слышал ли он об Ивеле Нивеле[289], на что Лев отвечает: «Я не смотрел “Звездные войны”». Помимо того, что этот ответ подчеркивает незнание Львом американской поп-культуры, сам диалог воскрешает в памяти другой, более ранний диалог, когда на вопрос, кто будет в этой миссии Ханом Соло, Эй-Джей невозмутимо ответил, что Ханом Соло будет, конечно же, он, а Оскар – его Чубаккой. Ошибочный ответ Льва помогает фильму визуально воплотить эту идентификацию героя: командуя и управляя вездеходом, Эй-Джей действительно принимает образ Хана Соло, в то время как волосатый, примитивный русский временно заменяет Оскара (который точно так же выражал желание стать Ханом Соло) в качестве зверообразного приятеля героя из «Звездных войн».

В финале Лев действительно получает право разделить славу некоторых своих спутников. Во-первых, когда все бурильщики тянут соломинки, чтобы определить, кто останется взорвать бомбу, Лев проявляет свою русскую честность в этом чуждом ему английском розыгрыше, настаивая на том, чтобы принять в нем участие: «Ни за что я не позволю вам сделать это без меня, чтобы мне потом вернуться к себе домой как парню, который не поучаствовал в этом. Ни за что». Кроме того, именно Лев за несколько мгновений до запуска бомбы Стэмпером обеспечит безопасный вылет шаттла, хотя и с небольшим нюансом, также связанным с клише грубого российского материализма на фоне американской утонченности. Когда двигатель «Фридом» не запустится, Уоттс и Лев начнут исправлять проблему, причем последний опять решит использовать методы пещерного человека. Когда Уоттс засомневается, стоит ли позволять ему приближаться к неисправному устройству, он отстранит ее, а затем неистово ударит по плате устройства. «Вот как мы решаем проблемы на российской космической станции», – заявит он, по-детски добавив: «Потому что я больше не хочу здесь оставаться». Но тот факт, что он действительно настоящий герой, едва ли может избавить его от образа русского неандертальца. Наконец, когда выжившие участники