— Тебе наверняка не до разговоров сейчас. Не понимаю, зачем ты пришел! — выпаливаю тираду. — Лучше к врачу сходи! Или к невесте, пусть поухаживает! А от меня отстань! Надоело, правда! Игры ваши бессовестные, споры. Тошнит! Убирайся, и больше не подходи ко мне. Я уеду скоро… домой. Не хочу больше даже воздухом одним с тобой дышать.

— Мотылек…

— Не могу уже смеяться! — громко всхлипываю. У меня действительно от натужного смеха болит лицо. — Хватит цирка, пожалуйста.

— Василин, я не хотел, чтобы так получилось, — бормочет Артур. — Черт, я так жалею… Хотел бы все вернуть… Изменить. К сожалению, не могу. Но это не повод так расставаться.

— А как тебе надо? Как расстаться, чтобы ты понял? Что это действительно конец. Больше тебе не разыграть меня!

— Я не разыгрывал!

— Да, лишь поспорил!

— Это было давно! На дискотеке! — выпаливает Бурмистров, а я замираю. Мой первый поцелуй. Сладкое воспоминание, бережно хранимое в сердце. Даже тогда все было игрой, притворством. От накатившей боли трудно дышать. Перед глазами пелена слез. Отворачиваюсь и иду к входной двери.

— Подожди! Мотылек! Василина! Стой! — летят мне в спину сбивчивые слова. Но не могу обернуться. Вваливаюсь в дом, хлопаю дверью и сползаю вниз. Бабушка подхватывает меня в последний момент, не дав упасть.

— Ох уж эти подростковые страсти, — ворчит она. — С ума сойти можно. Ромео и Джульетта, чтоб их там… в школе, с Шекспиром этим! Так, держи, я тебе валерьянки накапала, — бабушка отводит меня на кухню и сует под нос жидкость с резким запахом. Давай, залпом. И спать. Утро вечера мудренее.

Но никакой мудрости ночь не принесла. Проснулась я разбитая, оглушенная, в состоянии апатии. Даже рюкзак, который забыла в школе, невесть как оказавшийся в моей комнате, не встряхнул меня. Даже если Артур был так мил, что принес его вчера… мне плевать. Этим он не вымолит мое прощение. Да ничем не вымолит! Пусть катится к Черту! Ненавижу Бурмистрова и его лживые поступки!

Спускаюсь вниз. Папа сидит за кухонным столом, пьет чай, погруженный в телефон. Наверняка опять переписывается с Настасьей Михайловной. Влюбленные голубки не могут дождаться момента, когда начнут жить вместе.

— Пап… — начинаю неуверенно. — Хочу поговорить о моей учебе.

— Конечно, дорогая, — поднимает на меня глаза отец. — Сам хотел об этом поговорить. Ты знаешь, я ни дня не пропускаю, мониторю твои оценки. В последнее время они упали… что начинает беспокоить.

— Папа! — вырывается у меня почти криком. — У меня здесь не получается… уехать хочу.

— Что? — вид у отца ошарашенный. — Ты меня пугаешь, Василина. Еще совсем недавно ты ни о чем таком даже не задумывалась. Все было прекрасно. Но я понимаю, в чем причина. Вы помиритесь, дочка. Такое бывает.

Меня начинает трясти. Отец уговаривает меня помириться с Артуром? Это какой-то страшный сон! Даже не думала, что отец в курсе наших отношений. Неужели Анна Григорьевна такая болтушка? Но следующая фраза расставляет все по своим местам:

— Лиза уже давно пожалела, что поссорилась с тобой. Она Настасье плакалась. Мы категорически не поддерживаем вашу ссору. Это неправильно, дочка. Ведь скоро мы станем семьей.

— Не хочу я с ней мириться!

— Василин, ну это уже совсем по-детски. Вы ведь взрослые уже девочки. Что за детский сад. Да и причин для ссоры нет… Если это ревность… Обещаю, никогда никто не будет для меня важнее, чем ты, доченька.

— Нет… Пап, я не хочу говорить о Лизе. Согласна, наша ссора глупая. Но это уже не имеет значения. И примирение мне не нужно — потому что я уеду. Все равно, даже если не разрешишь!

— Да что случилось то? — начинает сердиться отец. — Тогда объяснись! Что произошло?

— Какой ты глупый, Никон, — раздается голос Анны Григорьевны. Бабушка стоит на пороге. Конечно, подслушивала наш разговор. — А я тебя предупреждала! Знала, что этим закончится.

— О чем вы, Анна Григорьевна? — поворачивается к ней донельзя удивленный отец. — Вы знаете что с Василиной?

— Конечно знаю. Это только ты здесь — слеп как крот.

— Тогда поведайте нам свою мудрость, — нахмурившись предлагает Никон Дусманис. — Я действительно понятия не имею.

Но бабушка поворачивается ко мне и вопрошает гневно:

— И что теперь удумала? Бежать? Ты с ума сошла! Школа, экзамены. Включай мозги, деточка. Не тебя первую в мире бросили. Мужчины — они такие.

— Анна Григорьевна… — пробует вклиниться в гневную речь отец. — Я не понимаю, о чем вы…

— О том, что твоя дочь влюбилась по уши! А ты только о своей личной жизни думать способен.

От звенящего голоса бабушки у меня разболелась голова. Спорить с Анной Григорьевной всегда довольно сложно, а в данный момент ситуация сложилась далеко не из легких.

— Это правда, Василина? — взволнованно спрашивает папа.

— Нет!

— Конечно правда, а ты думаешь, из-за чего она вечерами из дома рвалась? Воздухом дышать? — ехидничает бабушка.

— Хорошо, мы обязательно все это обсудим. Вы должны были поставить меня в известность, Анна Григорьевна.

— Ничего я тебе не должна! В няньки не нанималась! И так нервы последние вытрепала с твоей дочерью. С меня хватит, больше не собираюсь. Бежать она собралась! В институт не пойдет! — злится бабушка.

— Василина, мне пора на работу. Ты знаешь, я не могу опаздывать. Мы поговорим обо всем вечером, спокойно. Но пока — никто никуда не едет…

Отец уходит, оставив меня с разъяренной бабушкой наедине.

— В отца пошла, — задумчиво заявляет Анна Григорьевна. — Самое главное — гордость, о другом не думаете!

— Нет! — возражаю запальчиво. — Дело не в гордости. — Я просто…

— А знаешь, ты права! Гордостью тут и не пахнет! Если бы она у тебя была, последнее, о чем бы ты подумала — побег! Не стала бы убегать и прятаться как трусливая мышка! Показала обидчикам, насколько они неважны и ничтожны! Назло всем получила бы диплом и поступила!

Я понимала, что бабушка права. Но увы, я действительно была трусливой серой мышкой. Не могла противиться желанию убежать. Впервые в жизни я не подчинилась уговорам, настояла на своем. Выслушала множество нотаций, даже истерик. Но что-то сломалось внутри, разрушилось. Душевная боль не покидала ни на секунду. Я могла думать лишь об одном — как заглушить ее. И видела спасение лишь в расстоянии. В конце концов, отец смирился, позвонил Дашиным родителям. Еще до переезда, когда мы рассматривали варианты, как жить дальше, одним был тот, в котором отец уезжал на север, на заработки. А меня оставлял жить с Дашей. Мы всегда были как сестры. Ее родители очень любили меня. Так что с местом жительства проблем не возникло. Договориться со школой тоже не составило труда. Настасья Михайловна поговорила с Таисией, чтобы та помола подготовить документы. Прежде я взяла с Лизиной мамы слово, что о нашем с Артуром разладе, разговор ни в коем случае не будет подниматься. Пусть Таисия думает что угодно. Что я сошла с ума. Или с отцом поссорилась. Но только не вмешивать Бурмистрова.