Пока иду к остановке, отчаяние сменяется гневом, распирающим изнутри, разливающимся жгучей кислотой. Хочу, чтобы Принц раскаивался, молил о прощении на коленях, но знаю — этого не будет. Все силы уходят на то, чтобы сдержать рвущийся наружу вопль:

«За что?? За что ты так со мной Артур? С нами? Как ты мог убить нечто бесконечно прекрасное, что родилось у нас? Или только во мне?..» — гложет неумолимо сомнение, болезненным спазмом сжимая сердце.

«Не верю, что все до капли было ложью, ведь видела его глаза и плещущуюся в них нежность, проскальзывающую страсть» — шепчет робкая надежда. — «Так зачем ты все это растоптал и выбросил?»

С того дня в моем сердце надолго поселился ветер — ледяной, промозглый, отчаянный. Оно заиндевело, покрылось тонкой коркой острого, как бритва, льда. Артур разбудил в моей душе что‑то дикое, холодное и жестокое. Горький урок, который никогда не забуду.

Не помню, как добралась до дома. Рюкзак с учебниками забыла в школе. Наплевать. Через пару дней первый пробный экзамен. К Черту. Сейчас не могу думать об уроках. Ни о чем не могу думать. Перед глазами красная пелена. Вваливаюсь в дом, взбегаю по лестнице наверх, запираю дверь своей комнаты, падаю на постель. В голове шум. Тело сковала боль. Все словно зажато в тиски, потому что не понимаю, не представляю, как существовать дальше. Да и вообще, как выкарабкаться из омута разящих чувств, найти силы продолжать дышать? Я словно провалилась в черный бездонный колодец, откуда нет выхода, и не может быть. Час за часом лежу неподвижно, пялясь в потолок. Бесконечные слезы никак не заканчиваются, душат. Безумная мысль: сбежать в родной город, всё отчётливей и назойливей жужжит в голове.

Не знаю, сколько времени пролежала так на кровати. Я не плакала — слезы просто тихо текли из глаз. Ни единого всхлипа. Даже такой звук выдать не под силу. Пока в дверь не постучали, и я не услышала негромкий вопрос Анны Григорьевны:

— Василина? Ты здесь?

Спешно вытираю лицо. Понимаю, что это вряд ли поможет. Но в комнате полумрак, возможно, если не зажигать свет…

— Да, я тут… Только проснулась, — отвечаю, стараясь, чтобы голос не дрожал.

— Зайти можно? — вопрошает бабушка. В голосе недовольство, наверное, опять будет за что-то отчитывать. Последнее время отношения у нас портятся, хоть и пытаюсь не перечить ей ни в чем.

— Конечно.

Анна Григорьевна появляется на пороге и сразу же принимается изучать меня цепким сканирующим взглядом.

— Все хорошо? Ты какая-то странная.

— Просто сонная. Все в порядке.

— Я чего пришла… Внизу тебя кавалер дожидается.

— Что? — подскакиваю на постели.

— Артур Бурмистров, говорю, возле дверей стоит. Войти отказался. Тебя на улицу вызывает, — бурчит бабушка. — Или у тебя кавалеров много? Так вот, я вам не швейцар вообще-то. В век технологий живем. Можно номер набрать, попросить выйти. Вместо того, чтобы меня гонять. Кстати, выглядит он неважно. Тот еще наглец, прийти в дом девушки сразу после драки! Лицо в крови, одежда, губа разбита… Я конечно предложила помощь. Даже скорую вызвать, парень выглядит так, что честное слово, не помешало бы. Отказался. И продолжает требовать, чтобы ты спустилась. Что происходит, Василина? Разборки, драки… Это хорошим не кончится, так и знай.

— Я не хочу разговаривать с Артуром. Скажи, пожалуйста, что уроками занята… — прошу бабушку. Но она только сильнее злится:

— Я тебе что, девочка на побегушках?

— Пожалуйста! Умоляю! — вырывается у меня.

— Так, деточка, давай рассказывай, что там у вас произошло! — безапелляционно заявляет бабушка и садится рядом со мной на кровать.

— Мы поссорились, — вздыхаю. — Не хочу больше его видеть.

— Очень информативно. Я клещами слова из тебя должна тянуть?

— Не хочу говорить об этом!

— Что он сделал?

Отрицательно мотаю головой.

— Обидел тебя? Оскорбил? Послушай, я должна знать. Или отца, хочешь приведу? Ему расскажешь?

Начинаю мотать головой с утроенной силой, из глаз текут слезы. С папой точно не смогу о таком говорить. Анна Григорьевна… В принципе, ей можно было бы открыться… но слишком больно слышать в ответ: «я же тебя предупреждала».

— Ладно. Ты была права, бабушка. Это хочешь услышать?

— Это я и так знаю. Василин, ну как ты думаешь? Жизненный опыт хоть что-то да значит! Расскажи подробнее. Если что-то серьезное этот охламон натворил — прям сейчас спущусь и веником отхожу. Даром что и так побитый. Прогоню…

— Да, прогони, пожалуйста! — вырывается крик.

— Деточка… как мне жаль. Расскажи дорогая, я постараюсь помочь…

Анна Григорьевна никогда не была со мной такой милой. Как же мне это сейчас нужно! Ничто другое не прольется бальзамом на сердце… кроме доброты и сочувствия.

— Артур… обманул меня, — всхлипываю. — Мы дружили… не по-настоящему. Это был… спор.

— Хм, а ты уверена? Если все было игрой, зачем парень сюда притащился? И стоит внизу с виноватым видом. Я тебя не раз предупреждала о нем… Но в то же время, считаю, надо разобраться. Может, все не так как тебе кажется.

— Нет. Я не вынесу разборок и копаний в этой истории! Для меня все кончено, хочу отсюда уехать!

— Перед самыми экзаменами?! — ужасается бабушка. — Перед поступлением?

— Да! Шагу в эту уродскую школу не сделаю! И в институт, где он будет учиться не пойду! Ни за что!

— Это безумие, Василина! Бред сумасшедшего! — повышает голос бабушка. — О чем ты только думаешь! Да таких Артуров в твоей жизни еще сотня будет! Но твоя судьба — одна. Сломать ее хочешь? В угоду кому?

— Мне все равно!

— Успокойся!

— Нет!

Вскакиваю с постели и бегу вниз по ступенькам. Даже мысль о том, что Артур сейчас неподалеку, бесит меня. Заставляет сердце неистово колотиться в груди. Ощущаю непреодолимую потребность прогнать его. Вышвырнуть окончательно из своей жизни. Зачем он пришел? Неужели надеется оправдаться? Снова голову мне задурить?

Выбегаю на улицу, дверь за мной захлопывается с таким грохотом, что сама дергаюсь от испуга. Как и Бурмистров, который сидит на корточках перед моим домом, обхватив голову руками. Заметив меня, Артур поднимается и делает шаг вперед. Отступаю в сторону. Молча смотрю на него в ожидании. Хотя мне все равно, что он скажет. Даже его потрепанный в драке вид — не вызывает сочувствия. Мне просто все равно. Будто в один миг мне удалили все органы, отвечающие за чувства и эмоции. Даже боль пропала. Точно ввели местный наркоз.

— Мотылек… — начинает Артур нерешительно, а меня вдруг разбирает истерический смех. Какой мотылек, если крылья отрезаны тупым ножом? Он что, шутит?

Мой смех заставляет Бурмистрова замолчать. Он снова приседает на корточки, обхватывает голову руками, словно чувствует головокружение. Возможно, заработал сотрясение. Интересно, когда и с кем успел подраться? С Якобом?