– А отчего любезный нам Бэкингем сам не явился с докладом, а предпочел воспользоваться услугами посредника?

– Он опасается гнева Вашего Величества, – подавая брату тяжелый от золотого шитья камзол, сказал Глостер.

Эдуард удовлетворенно улыбнулся:

– Я доволен, что шотландцы сбили спесь с заносчивого Стаффорда. Я слышал, в деле замешана женщина?

– Нет, государь. Бэкингем угнал любимого жеребца графа Ангуса.

Эдуард взглянул на брата и неожиданно расхохотался.

– Говорят, у Ангуса лучшие лошади в Шотландии. Теперь мне понятно, почему Генри столь торопливо пересек границу.

– Да, Ваше Величество. Именно там его спас от гнева главы Дугласов известный вам сэр Филип Майсгрейв.

Эдуард в это время, открыв одну из многочисленных шкатулок, выбирал перстни к камзолу.

– Майсгрейв? – переспросил он, нанизывая на мизинец узкое, усыпанное мелкими алмазами колечко. – О, барон – великолепный воин. И я доволен, что у меня на границе есть такие люди, как он.

Кольцо было явно мало, жало, и король поморщился, пытаясь его снять.

– Государь, Яков Стюарт сделал первейшим условием подписания мирного договора выдачу ему барона Майсгрейва, который своими дерзкими набегами не столько охраняет рубежи королевства, сколько разжигает смуту на границе.

Эдуард не отвечал, роясь в ларце. И тогда Ричард пустился в объяснения, сколь важно сейчас заключить прочный мир с Шотландией. Он коснулся вопроса о браке принца Стюарта и Сесилии Английской, потом о назревающей военной акции против Людовика Французского, дабы воспрепятствовать тому расчленить Бургундию и тем самым безмерно увеличить мощь Франции.

Ричард не преминул указать, что начать такую войну невозможно, пока не налажены отношения с Шотландией и с тыла грозит опасность. И, если речь идет всего лишь о каком-то смутьяне из Пограничья, так не лучше ли выполнить столь ничтожную просьбу. Если на то пошло, так вовсе не обязательно буквальным образом отдавать английского рыцаря в руки шотландцев, достаточно дать понять, что англичане посмотрят сквозь пальцы, если внезапно будет совершен набег на замок Бурого Орла. Король наконец освободился от кольца и швырнул его на стол так, что оно покатилось и упало на пол. Он обернулся.

– Мне любопытно, Дик, за что ты так ненавидишь Филипа Майсгрейва?

Ричард отвел взгляд. Несколько лет назад, перед битвой при Барнете, Майсгрейв дал понять, что и ему кое-что известно о замыслах Глостера, направленных против августейшего брата. А Ричард никогда не оставлял в живых людей, которые проникли в его тайны. Королю же он сказал, что всего лишь печется о благе королевства и мире между соседними державами. Он видел, что Эдуард не верит ему. Больше того – не желает и слышать о выдаче Майсгрейва. Ричард покорно склонил голову.

– Воля ваша, государь. Вы весьма благосклонно относитесь к сэру Филипу, и мне невдомек, отчего Бурый Орел отказался от блестящей карьеры при дворе, предпочтя ему свое дикое Пограничье. Мне кажется, ему свойственно пренебрегать вашим расположением.

Эдуард не отвечал, вращая на пальце крупный аметист. И тогда Ричард неожиданно произнес:

– Мне известно, что барон Майсгрейв бывал при дворе, когда Ваше Величество останавливались в своих северных резиденциях. Не припомню, однако, чтобы он представлял ко двору свою супругу.

С этим Эдуард согласился. Да, леди Майсгрейв никто из придворных никогда не видел. Но почему Ричарда это интересует?

– Герцог Бэкингем утверждает, что леди Майсгрейв само очарование.

– С каких это пор тебя стали интересовать женщины, Дик? Не надумал ли ты наконец обзавестись супругой? Кстати, отчего бы и тебе не посвататься к Марии Бургундской?

– Ваше Величество изволит шутить. Зачем самой завидной невесте Европы такой колченогий горбун, как я?

– Уничижение паче гордыни, братец, но ведь я знаю, что ты, если пожелаешь, можешь увлечь любую красавицу. Я не забыл, как ты сумел в считанные дни свести с ума самую прелестную фрейлину моей супруги, Бланш Уэд. Ради тебя она отказалась от самых выгодных партий, какие ей предлагала Элизабет. Кстати, как поживает ваш сын?

Лицо Ричарда неожиданно осветилось удивительно мягкой улыбкой.

– Благодарю вас, Ваше Величество. Джон живет в Понтефракте, и я часто вижусь с ним.

– А леди Бланш? Она по-прежнему твоя фаворитка? Помнится, эта девушка выделялась особым честолюбием, и я даже побаивался, что ты женишься на ней.

Ричард больше не улыбался.

– Леди Бланш, государь, давным-давно ушла от мирской суеты. У нас в Йоркшире есть святые обители, где чрезмерно честолюбивые леди проводят свои дни, пытаясь обрести смирение перед Господом. Что же касается Марии Бургундской, то будь я на вашем месте, брат, – да простится мне моя дерзость, – я не стал бы сватать наследнице Карла Смелого графа Риверса, а всеми силами поддержал бы ее союз с Максимилианом Габсбургом.

Таким образом вы бы установили с ней добрые отношения, ибо сама Мария наверняка отдает предпочтение молодому Максимилиану, с которым, кстати, хотел обручить ее еще отец. Вы приобретете надежных союзников в лице Габсбургов, а заодно развеете надежды Людовика на союз Марии с дофином, что, в свою очередь, оставит в силе помолвку наследника французского престола с принцессой Элизабет по договору в Пикиньи.

Советы Ричарда Эдуард всегда ценил высоко, и братья еще долго беседовали о положении на континенте, оценивая, как последние события могут повлиять на политику Англии. Однако, когда Эдуард пригласил Ричарда вкусить трапезу в Вестминстере, тот отказался.

В сущности, он остался недоволен результатом своего визита к брату. Если не считать подписи на смертном приговоре, он ничего не добился. Кларенс оставался все так же недосягаем, и, хотя Ричард в продолжении разговора несколько раз пытался вернуться к этой теме, Эдуард всячески уклонялся от прямого ответа. Герцог подавил бешенство. О, если бы ему удалось избавиться от Джорджа и дождаться скорой кончины изнуряющего себя излишествами Эдуарда, он несомненно мог бы стать регентом. А там, глядишь, всякое могло случиться…

Когда Ричард вернулся в Байнард-Кастл, ему доложили, что его ожидает вернувшийся из Бата сэр Рэтклиф. Очам герцога тот предстал весь в дорожной грязи, небритым и утомленным. Ричард приказал подать трапезу, но сам почти не ел, наблюдая, с какой жадностью набросился на пищу Рэтклиф. Ричард не торопился с расспросами, ожидая, пока его посланец не утолит первый голод. Наконец Рэтклиф отодвинул тарелку и, вытерев кинжал о хлеб, бросил его в ножны.

Но Ричарда постигло разочарование. Он ждал подробного отчета, однако сэр Роберт, виновато склонив голову перед патроном, вынужден был признать, что его поездка оказалась, по сути дела, безуспешной.

Взгляд Ричарда стал жесток и прям, и Рэтклиф поспешил пояснить:

– Епископа Батского трудно понять. Он либо слишком хитер, либо просто большое дитя. Но и это не главное. Дело в том, что он является, в сущности, узником, за которым неусыпно следят, узником, живущим в богатом дворце, но не смеющим и шагу ступить по своей воле.