– А я Стаффорд! Я потомок Плантагенетов, как и Йорки. Меня же попытались погубить из-за того, что в любви я оказался счастливее короля. Нет, Дик, я не покажусь в Вестминстере, не преклоню колено перед вашим братом. Более того, я подниму в парламенте вопрос о наследовании графства Херифорд[58]. Ведь после гибели прямых потомков Генриха IV и Марии Боген, по закону я имею полное право на эти земли.

Ричард удивленно взглянул на герцога, но тот лишь засмеялся.

– Этому дело скоро сто лет, – сказал Ричард.

– Какая разница! Эдуард не ждет удара с этой стороны. Пусть же теперь попробует доказать законоведам, что Херифорд должен остаться под властью короны.

Ричард строго взглянул на Стаффорда.

– Вы действительно очень изменились, Генри. Вы становитесь серьезным противником, и я доволен, что мы с вами в ладах.

– Я тоже. По крайней мере, я, как и вы, милорд, не люблю короля Англии.

Взгляд Ричарда впился в лицо Стаффорда. Не стоит недооценивать Бэкингема. Он влюбчив, взбалмошен, но честолюбив, горд и мстителен, за ним стоит Уэльс. Лучше иметь его в союзниках. Поэтому Ричард не возразил Генри, но, прижав руку к груди, проговорил:

– Я помогу тебе, но помни, что никогда Йорк не поднимется против Йорка.

Бэкингем отбросил салфетку и поднялся.

– Джордж Кларенс об этом едва ли помнит. Кстати, вы так и не ответили, чем закончилось расследование по делу смерти Изабеллы Невиль?

Ричард тоже встал. Горбатый принц смотрел на стройного Бэкингема снизу вверх.

– Все зашло куда дальше, чем мы поначалу полагали, и речь идет не о семейном преступлении, а о государственной измене. Завтра же я получу подпись короля на смертном приговоре для ближайших подручных Кларенса братьев Стэси и его управляющего Бардета.

– И Кларенс так-таки и позволит казнить своих людей?

– Дорогой Генри, сразу бросается в глаза, что вы долго отсутствовали. Знайте же, что славный Джордж умчался в Ирландию, едва проведав, что его людей подвергли пытке. Об остальном вы узнаете, прибыв в Тайберн на казнь, где и будут оглашены все обвинения.

Когда Генри Стаффорд удалился, Ричард проследовал в свой кабинет. Он никогда не изменял своей привычке и не ложился, не просмотрев накопившиеся бумаги. Однако уже у дверей кабинета он осведомился у дежурного пажа:

– Джеймс Тирелл не появлялся?

Паж не успел ответить. От стены, словно тень, отделилась фигура рослого, одетого во все черное человека. Он молча откинул капюшон и поклонился.

– Идем, Джеймс, – сказал Глостер, толкнув дверь кабинета.

Тирелл бесшумно, словно на кошачьих лапах, проследовал за своим господином и остановился посреди покоя, молча наблюдая, как Ричард зажег от угольев в камине лучину и засветил одну за другой высокие красные свечи в настольном канделябре.

– Ты принес?

Так же беззвучно Тирелл извлек из-под накидки свернутые бумаги и протянул их Ричарду.

– Здесь протоколы допросов с собственноручными подписями обвиняемых в том, что они признают свою вину. Здесь же показания Джона Стэси, что именно он предсказал Джорджу Кларенсу, что после Эдуарда IV трон унаследует его брат, есть также признание всех троих в том, что они занимались ворожбой, насылали порчу на короля и пытались извести его многими иными способами. Вам будет небезынтересно узнать, как они это проделывали.

Ричард склонился над бумагами и не заметил, как легкая, словно бы даже пренебрежительная усмешка тронула губы Джеймса Тирелла. Но уже в следующий миг поверенный герцога застыл будто изваяние, не издавая ни звука, не сводя ничего не выражающих глаз с горбящегося над столом брата короля.

Джеймс Тирелл был прежде оруженосцем Ричарда Глостера, но вскоре получил рыцарский пояс и стал занимать куда более высокие должности. Порой он даже представлял Глостера в королевском совете, когда сам Ричард пребывал на Севере, то есть служил глазами и ушами герцога при королевском дворе, а точнее – посредником меж Ричардом и двором. Более того, Тирелл был поверенным тайных дел Глостера – как благовидных, так и тех, о которых знали лишь они двое и которые надлежало держать под спудом.

Дворянин из графства Саффолк, он редко бывал в своих владениях, все время или сопровождая Глостера, или разъезжая по его поручениям. Знатный вельможа, первый приближенный брата короля, он отличался странным характером, его избегали и старались не иметь с ним дел. При дворе шептались, что он тайный палач Глостера, но об этом было небезопасно говорить, так как Тирелл заседал в совете и имел всемогущего покровителя.

Когда Джеймс Тирелл оказывался в обществе придворных, будь то при дворе короля или герцога Глостера, разом стихали светская болтовня и смех и люди невольно расступались, давая дорогу одетому в черное молчаливому вельможе. Кое-кто из старых слуг Ричарда утверждал, что некогда Джеймс Тирелл был веселым, смешливым юношей, любившим хорошую компанию, добрую шутку и красивых девушек. Но со временем он разительно изменился.

– Он продал душу дьяволу. И как это герцог Ричард терпит его подле себя? – толковали слуги, тем не менее при появлении Джеймса Тирелла низко склонялись и старались не встретиться с ним взглядом.

Тирелл всегда был одинок, не стремился войти в общество, да и люди его избегали. Единственной привязанностью Тирелла были соколы, и он много времени проводил с этими умными хищными птицами. Сокольничий Ричарда, с которым Тирелл нередко перебрасывался словом-другим, говорил, что сэр Джеймс не такой уж и плохой господин. Но сокольничего считали чудаком, для которого не было разницы между герцогом и последним бродягой, лишь бы тот понимал толк в соколиной охоте. Прочие слуги Ричарда, зная, сколь близок Тирелл с их господином, беспрекословно выполняли все его распоряжения, а если ему приходилось обращаться к женщинам, те бледнели, принимались невразумительно лепетать в ответ, хотя ничего неприятного во внешности Тирелла не было – высокий, хорошо сложенный, он обладал мягкой кошачьей повадкой, двигался беззвучно и плавно. И тем не менее после его ухода все крестились.

Даже Роберт Рэтклиф, который открыто вершил суд и расправу по приказу герцога, вербовал для него шпионов и выполнял иные щекотливые поручения, не вызывал такой неприязни, как этот молодой мужчина, появлявшийся и исчезавший словно мрачный призрак.

Сэр Джеймс неотрывно смотрел на своего патрона. Его темные волосы были откинуты назад и подстрижены короче, чем это было принято. Лицо, освещенное лимонным светом свечей, поражало бледностью, черты были довольно резки, но не лишены гармонии, нос прямой, а глаза под густыми бровями сидели глубоко и имели необычный светло-карий, почти желтый цвет. Порой они словно излучали собственный свет, при этом, однако, ничего не выражая. Это было непроницаемое лицо статуи, на нем жили лишь глаза, прямой взгляд которых мало кто мог выдержать.