Разъевшийся на чужих харчах, приодетый, приобутый и облагороженный женским уходом Леонсио за это время расцвел, превратился вдруг в интересного и импозантного мужчину, на которого стали заглядываться одинокие кумушки Магистратума. Возможно, у него имелись и еще какие таланты, о которых не говорят вслух, но жена первого заместителя мэра ушла от мужа к Леонсио в его новое обиталище. Но поскольку выделенное жилище ее не устраивало, дядюшке Леонсио пришлось вертеться и крутиться, чтобы обеспечить своей зазнобе тот уровень жизни, к которому она привыкла. Так, из опустившегося забулдыги Леонсио превратился в почтенного держателя наемных экипажей.

Так и с приютом. Узнав о том, что бедным животным требуется помощь, кумушки всем скопом ринулись ее оказывать, устроив соревнование, кто сделает для приюта больше. Когда все это приобрело абсурдные формы и пошли скандалы, Робертино здраво распределил животных по конкретным опекунам. И теперь каждый благотворитель заботился о конкретном питомце, заодно понимая, кому адресно он помогает и на что идут его средства, а также проявляя заботу, ведь ласка и внимание животным нужны не меньше материальной помощи. Если некоторые питомцы выздоравливали, часто случалось, что опекуны забирали их к себе домой, так как уже привязывались к ним и чувствовали свою ответственность.

— Мэлл Имма очень много помогает нашему приюту, — сообщил Робертино девочкам. — Не только своему подопечному. Столько, сколько вносит ежемесячно мэлл Имма, не вносит никто. Она наш самый щедрый благотворитель.

Девочки посмотрели на меня, и в их взгляде смешались удивление, восхищение и гордость.

— Вот подопечный мэлл Иммы, попугай Морок. Он попал к нам в очень тяжелом состоянии и нуждался в долгой и затратной терапии. Она почти закончена, и его ждет последняя операция…

— Я поэтому и пришла к вам, мэллорд Робертино. К сожалению, в этом месяце я не смогу внести обычную сумму пожертвования. Честно говоря, я вообще не смогу… Дело в том, что я осталась без одежды… в результате несчастного случая. И мне надо заново приобрести весь гардероб. На это потребуется много средств. Ведь я работаю у графа и должна выглядеть соответствующе. Вы ведь понимаете? — заламывая руки, с мольбой обратилась я к ветеринару.

Тот потрясенно молчал. В его глазах боролись два чувства — разочарование и нежелание показать свое расстройство. Но ему с трудом удавалось скрыть его.

— Конечно, понимаю… — растерянно пробормотал он, отведя глаза.

— К сожалению, моя оплата не покроет мои непредвиденные траты. Даже то немногое, что мне удалось скопить, придется тоже пустить в дело. Я понимаю, это неожиданно… вы рассчитывали на меня…

— Да, рассчитывал… — кивнул Робертино расстроенно. — То есть нет, конечно! — спохватился он. — Все в порядке… Но как же Морок? Если ему не сделать операцию в этом месяце, он умрет! А мы так долго шли к этой маленькой победе…

— Простите… я должна думать о себе и своем будущем… у меня тоже никого нет, кто обо мне позаботится, если я заболею…

Я резко развернулась и поспешила на выход. Не могла смотреть в глаза Робертино, не могла находиться больше среди этих клеток, откуда с укором смотрели на меня глаза измученных животных. Душили слезы и вина.

Девочки побежали за мной. Я быстрым шагом спешила домой, они брели следом. Не прошли и двухсот шагов, как раздался рев и вой. Не знаю, кто не сдержался первым. Просто Памела и Камилла плакали тихо, а Элли всегда на весь Магистратум.

Я остановилась и развернулась:

— И чего мы ревем? — строго спросила я.

— Простите нас, мэлл Имма, — кинулись мелкие ко мне, уткнувшись кто в бок, кто в живот, орошая юбку слезами.

— Мы все возместим, — сказала Камилла, нервными движениями смахивая слезы.

— Возместите что?

— Стоимость платьев, — сказала Камилла.

— Мы заплатим вам, — кивнула Пэм, а следом и Элли.

— Чем вы мне заплатите? Вы уже оплатили мою заботу о вас вот этим, — кивнула я на рукава. — У вас нет ничего, чем вы можете мне возместить ущерб. Ни денег — ничего. Вам ничего не принадлежит. Все принадлежит графу. Вы еще ни тина не заработали.

— Папа заплатит, — сказала Памела.

— Ваш папа мне платья не портил. Я от него ничего не возьму, кроме зарплаты, которую мне придется потратить на новые платья по вашей вине.

— Мы заработаем, — предложила Пэм.

— Как? Что вы умеете? — спросила я.

Девочки потупились.

— На этом закрыли тему.

— Но попугайчик умрет… — горько зарыдала Элли.

— Что ж, значит, ему не повезло. Дважды. Когда над ним поиздевались недомаги. И когда в его судьбу вмешались три избалованные девчонки. Зато, надеюсь, его смерть послужит вам укором и уроком на будущее.

Наверное, это было жестоко. Но я не видела иного пути донести до девочек, что у каждого, даже у самого незаметного и, казалось бы, несущественного поступка могут быть необратимые последствия.

Конечно, попугаю ничего не грозило, и я бы в любом случае нашла выход, и даже не отказалась бы от помощи графа — гордость тут не к месту, когда речь идет о спасении чьей-то жизни. Но девочек надо было проучить. Так, чтобы запомнили на всю жизнь.

Девочки присмирели и о чем-то постоянно шептались. А потом Камилла стала пропадать на целый день. Но вид у нее был такой загадочный и довольный, что я не стала интересоваться, где она бывает. Я, конечно, знала, не могла оставить без внимания, но позволила ей хранить свой секрет до нужного момента.

Через десять дней они выложили передо мной несколько сот тинов.

— Что это? — холодно спросила я.

— Ущерб, — довольно улыбаясь, ответили они.

— Я же сказала, что не возьму деньги.

— Мы их сами заработали! — возмутились они.

— Каким образом? — поразилась я.

Они переглянулись и смутились.

— Ну вообще-то еще не заработали, если быть честными, только начали зарабатывать, — призналась Камилла. — Мы сдали мамины украшения в ломбард. Это наши личные вещи, а не папины! — предупреждая мое возмущение, сказала Камилла. — Я устроилась на работу помощником ветеринара. Когда получу зарплату, выкуплю украшения обратно. Я решила стать ветеринаром, выучиться, получить опыт и помогать Робертино в приюте.

Вот тут я ойкнула — а не убьет ли меня граф за это?

— А я попросила Гаврилитту научить меня делать такие заколки, какие делает она. И когда я научусь — у меня еще плохо получается, — я буду их продавать тетушке Русленитте. Она сказала, что они будут пользоваться спросом в ее галантерейной лавке, — с горящими от восторга глазами поведала Памела.

— А я научилась делать лимонад! Меня тетушка Женуария научила. И у меня его покупает тетушка Нуттелла. Уже на десять тинов купила. Хвалит и говорит, что вкуснее лимонада не пила! — подпрыгивая от восторга и нетерпения, когда же ей предоставят слово, выкрикнула Элли. — Попробуй! — потребовала она, кивнув на бокал с лимонадом на столе.