– Слышь, Хуснутдинов, а ты сможешь приготовить когда-нибудь такой плов? – раздался в ночи чей-то голодный вопрос.

– Запросто… – говорит татарин.

– Правда?..

– Ну конечно!..

– Смотри, не обмани… – предупреждает тот же голодный голос пацана.

– Да уж не обману…

– А я бы каши сейчас простой рубанул… – послышался мечтательный голос Савушкина. – Такой, как моя бабушка в детстве готовила… Мы люди деревенские, потому у нас особо ничего такого не было. Так что лучше каши…

Он замолчал. И никто больше не проронил ни слова. Все застыли в своем голодном отчаянии…

Выйдя на свежий воздух, Серегин растерялся. Куда идти? Пойти в соседнее зимовье – так ведь людей разбудит. А пацаны с голодухи все злые – могут и морду набить. Покрутил головой, зябко поежился, ощутив, как поползли под бушлат ледяные жала невидимого зверя, который безраздельно властвовал в этой непроглядной декабрьской ночи. Заметив огонек в палатке, где сидели арестованные, обрадовался. Вот где он проведет остаток ночи. Не на морозе же торчать! Ну а в балок он свой не вернется – там его смертельно обидели. «Сволочи! – скрипнул он зубами. – Да кто вам дал право совать свой нос в мою жизнь? Ведь мне и без того тяжело, а тут еще вы… Нет, этого я вам не прощу. Вот попомните мое слово!..»

Подняв воротник бушлата, он направился в сторону «кичи». Под ногами хрустел снег, и, казалось, это ночь хрустит капустным листом. Хорошо! Сразу детство вспомнилось. Первый выпавший снежок, ледяная горка, их городской каток… Как же это все было недавно и в то же время давно… Будто бы вечность с тех пор прошла. Эх, дурак он дурак! А ведь они с Веруней на Новый год хотели поехать домой. Там их ждали. И родители ждали, и друзья. Вот и приехали… И горько стало у Димки на душе, и безнадежно.

– Стой, кто идет?! – услышал он вдруг в ночи голос часового.

Не останавливаясь, пошел прямо на него. А что тот ему сделает? Все равно ведь оружия нет. Разве что дубиной может огреть. Такая штуковина здесь на всякий случай у каждого была. Для этого специально выбирали сосну, у которой ветки были в тяжелых наростах, – вот из них и выпиливали колотушки. В тайгу идут и это оружие с собой берут. А вдруг недобрый человек на пути встретится? Или же там зверь?..

– Да свои, свои – че орешь-то? – предупредил часового Серегин.

– Кто свои?.. А ну отвечай!

– Пустоляков, ты, что ли?

– Ну я…

– Как дела-то?.. Да не бойсь! Неужто не узнал? Да я это… Димка Серегин…

– А-а… И что тебе надо? Иди, тут не положено…

– Да брось ты, парень…

– Стой! – кричит тот. – Коли сделаешь еще шаг, я… – И он коснулся куска рельса, который был прикреплен к росшему рядом с «кичей» дереву.

Димка остановился.

– Не валяй дурочку, послушай меня…

– И слушать не стану!.. Не положено – и все, – стоял на своем Пустоляков.

Серегин с досады выругался.

– Понимаешь… тут такое дело… – начал он объяснять. – Короче, повздорил я с нашими командирами – вот и сбежал… Ну, усек?

– А ты пойди, извинись…

– Дурак! Это они должны передо мной извиниться, – пытается объяснить Димка. – Лично я ничего им такого не сказал – это они…

Тот не верит.

– Командиры наши – люди хорошие, – проговорил он. – Они не статут просто так человека обижать. Видать, ты сам виноват.

– Да нет же, говорю тебе – это они… Жену, понимаешь, мне мою припомнили, а это для меня хуже ножа…

– А при чем тут жена? – не понял Пустоляков.

– А при том!.. Плохо мы с ней жили – вот что… А эти… – он кивает на балок. – Эти издеваются. Но ведь мне и без них тошно, понимаешь?.. Я-то знаю, что виноват перед женой, но это мое, и в него я никому не позволю лезть. Даже твоим, как ты говоришь, хорошим командирам.

Пустоляков хоть и был человеком правильным или, как говорят в армии, службистом, однако слова Серегина тронули его. Короче, пожалел он Димыча.

– Что, погреться хочешь? – спрашивает он его. – Ладно, иди, там печка топится. Только помни: не в гости к ангелам идешь. Эти суки на все готовы… Так что держи ухо востро.

– Ладно, и не таких видали… – ухмыльнулся Димка и зашагал к палатке.

Некоторое время он возился с ее пологом, который никак не поддавался, – слишком хитроумно его закрепили часовые, так, чтобы арестованные не смогли самостоятельно выбраться наружу. Наконец ему это удалось, и он, приподняв освободившийся конец полога, просунулся внутрь.

Там было темно и не столь уютно, как в балке, несмотря на то, что топилась печка. Сполохи огня весело играли на стенах палатки, вырывая из темноты лица мирно посапывающих во сне арестованных. Спящее царство идиотов, невольно подумалось Серегину, когда он увидел эти сгрудившиеся вокруг очага фигуры.

Чтобы не дай бог, не разбудить блатных, Димыч осторожно пробрался к железной «буржуйке» и, усевшись возле нее на корточки, притих. Так он и сидел некоторое время, наблюдая за тем, как весело и задиристо мечется огонь в печи, пока его не сморил сон и он не повалился на мягкую подстилку из кедрового стланика.

В последнее время ему редко снятся сны, а тут приснилось нечто странное. Будто бы у него на лбу вдруг выросли огромные похожие на лосиные рога, и какие-то уродливые люди бегали вокруг него и по-лошадиному ржали. А вокруг была тайга, где вместо деревьев росли огромные окровавленные руки, которые все время пытались схватить его за горло. Он хотел бежать, но у него не хватало на это сил. От страха он проснулся. В палатке было холодно. Глянул на печь и все понял: дрова успели прогореть, и она теперь медленно остывала.

Димыч тут же пошарил вокруг и нашел поленья. Открыл дверцу «буржуйки» и, не обнаружив в ней жару, скрюченными от холода руками стал шарить по карманам в поисках спичек. Спички он наконец нашел, оставалось найти клочок бумаги для розжига. Только где ее было взять? А холод усиливался. Что же делать? – стуча зубами, думал он. Может, сбегать в балок? Но нет, туда ему нет пути… Ведь он не из тех, кто быстро прощает обиды. А ведь его обидели, да еще как! И кто? Мужики, которых он уважал… Ну за что они его так? Неужто он этого заслужил? Оказывается, нет ничего хуже, чем твоя разбуженная совесть… Да, она у него нечиста, но ведь больно, когда тебе еще об этом напоминают… Так невыносимо больно…

А тут еще этот дурацкий сон… Интересно, к чему могут сниться рога? К измене? Но здесь, в тайге, ему некому изменять. Неужели Веруня?.. – подумал он. Нет, этого не может быть! Она у него не такая. Впрочем, что за чушь! Ведь это всего-навсего сон. Сон! Хотя… Люди говорят, что сны часто бывают вещими. Может, и его сон вещий? Может, и впрямь Верка ему изменила?.. Ну а кровавые руки – это что?.. Месть? А может, самоубийство?.. Страшно… Вот до чего Серегин довел себя – даже снов своих стал бояться. Жил бы по-человечески, ничего бы этого не было. Но теперь…