– Ага. Именно!

– Почему же тебе пришлось рассказывать ей, как много у меня работы?

– Нет, ну я… Да я же говорю, это к слову пришлось! Я сказала, что, мол, Мария Анатольевна ушла гулять с ребенком, и она…

– Хватит! – рявкнула Маша. – Правды я от тебя не добьюсь. Сейчас же звоню Залесову, он берет в охапку секретаршу, ее ноги и бюст и едет сюда. И мы устроим вам очную ставку.

(А что вы хотели? Столько лет в браке с работником внутренних органов! Мария основательно поднаторела и в ведении допросов, и в запугивании свидетелей. Практиковалась на детишках. Те тоже постоянно все сваливали друг на друга.)

– Не надо! – взмолилась Люсьен. – Ну зачем же! Ладно, пусть я виновата. Я скотина, сволочь, дура набитая. Ну, перепутала чего-то, ошиблась. Но я же не со зла! Я только добра вам желаю, всей вашей семье!

– Да ну тебя, – раздраженно фыркнула Маша. – Уйди, видеть тебя не хочу!

Истину установить невозможно. Придется с этим смириться, подумала Маша. Но все равно – настроение у нее было приподнятым. В кармане джинсов покоился плотный конверт с деньгами. Как приятно он грел попу! А предвкушение серьезной и увлекательной работы наполняло Марию трепетом. Она была готова прямо сейчас броситься к ноутбуку.

Даже мысли о неверности Здоровякина временно отступили в сторону и перестали буравить Машины мозги.

Уехав в город, Настя не особенно торопилась обратно. Нанеся визит Здоровякиным, она отправилась по магазинам. Благодаря денежному взносу Атаманова Настя могла возродить забытые привычки.

Но очевидно, Настя утратила способность радоваться простым и милым вещицам, таким как платье от Morgan или платок от Hermes. Ей некого было очаровывать в этом платье. А сами по себе вещи ничего не значили – ведь два мажорных такта, вставленные в мрачную сарабанду, не меняют тональности произведения.

Рассматривая товары в бутиках, Настя неизменно видела одно – небритую морду Атаманова. Его милую, милую рожу!

Тем не менее она все же ухитрилась растратить бо́льшую часть денег, прежде чем вспомнила о необходимости откладывать НЗ на будущее. Идея экономии вызывала у Насти тошноту.

– А вдруг он ждет моего возвращения? И волнуется, и тоскует? – мечтательно произнесла Настя, и сразу же ее сердце застучало быстро и глухо. – Ах нет… Он, наверное, и вовсе забыл, что я уехала!

И слезы подкатили к Настиному горлу. Почему она так несчастна?! За что ее наказывает Бог?

«За бесполезность», – прозвучал в голове Насти чей-то голос. И она вздрогнула – настолько чужим и посторонним он был.

– Я не бесполезная! – обиделась Настя. – Не бесполезная!

– Конечно не бесполезная! – ответил на ее гневный вопль какой-то мужчина, случайно очутившийся рядом – Настя только что вышла из очередного магазина. Мужик смерил взглядом красивую блондинку. Его глаза пошло блестели, и он вроде бы даже облизнулся. – Тебя можно очень даже хорошо использовать, куколка!

– Пошел вон, болван! – передернулась от омерзения Настя и бросилась к машине: скорее прочь из города! Назад в лес, к любимому и недоступному Атаманову!

С замиранием сердца Настя преодолела последний поворот. И едва увидела на поляне знакомый дом с окнами, сияющими в темноте уютным желтым светом, ее наполнила внезапная радость.

Домой! Домой!

Надеюсь, он не пригласил натурщиц?

«Нексия» заехала во двор. Настя вышла, чтобы закрыть ворота, и через минуту замерла от страха: кто-то навалился на нее сзади.

Ах нет, это был не медведь! Это был Атаманов.

– Снежинка моя, ты вернулась! – весьма романтично прошептал он и уткнулся носом в Настино ухо.

Настя извернулась в его объятиях и оказалась с художником лицом к лицу.

– Ты ждал? – не поверила она.

– Конечно ждал! – признался Атаманов. – Я с ума сошел, дожидаясь тебя. Думал, ты не вернешься! Ничего не мог делать – ни рисовать, ни есть.

– Даже есть?! – задохнулась Настя. Именно это и обозначало истинную глубину переживаний художника. Ведь он отличался отменным аппетитом.

– Я практически голодал. На нервной почве. Съел всего лишь тарелочку супа, два крохотных антрекотика и пяток пирожков с капустой. Ну разве это еда?! За целый день!

– Да-а-а… – протянула Настя. – Красиво, правда?

Она задрала вверх голову. Ее взгляд уткнулся в фиолетово-черное небо, усыпанное звездами. Звезды горели ярким ледяным блеском, и точно так же, но только обжигая, горело что-то в груди у Насти.

– Как на картине Ван Гога, – прошептала она. – Правда?

– «Звездная ночь»? – угадал Атаманов.

– Да! Я ее обожаю! Лунный свет, синие вихревые потоки в небе, равнодушные желтые звезды – все это рождает какое-то беспокойство. Невозможность понять бесконечность вселенной, загадочность природы, грусть от сознания своей ничтожности – все для меня в этой картине.

Атаманов не стал смотреть вверх. Он рассматривал лицо Насти. А потом принял верное решение – поцеловал. И потом еще два раза. И три раза на крыльце. И еще раз двадцать за порогом дома.

– Настя, Настя, – страстно шептал он. – Никогда больше не уезжай от меня! Никогда.

Первая реакция – а она идет из глубины души – самая честная и неприукрашенная. Первое, что ощутил лейтенант Воробьев, узнав от Валдаева о рассыпавшемся в прах алиби художника, – раздражение и злость. У него хватало забот на службе, а товарищ капитан прибавил новых. К чему ворошить прошлое, если дело закрыто?

Но раздражение сменилось профессиональным азартом. Если алиби Атаманова липовое, не говорит ли это о причастности художника к гибели Дины Штефан? Эта мысль была бы самым простым объяснением.

С другой стороны, расследуя смерть Дины, лейтенант Воробьев не раз и не два беседовал с местным Леонардо да Винчи. Художник представлялся ему нормальным парнем, вполне адекватным. Немного шалопай, повеса, но никак не убийца. Конечно, в поселке о нем слагали небылицы. Но это понятно – ведь коллективный ум праздных пенсионерок и продавщиц даст сто очков вперед самым бредовым фантазиям Стивена Кинга.

Воробьев считал себя достаточно опытным психологом, и, как опытный психолог, он полагал, что Атаманов не способен хладнокровно столкнуть с горы красавицу подругу. Да и зачем? «Черт, ну как же неудачно скапустилось его алиби, – горевал Сергей.

– Придется начинать заново…»

И тут он вспомнил о новой пассии Атаманова. Потрясающая блондинка с карими, почти черными глазами. Когда Сергей с ней встретился, она убирала во дворе снег. Золотистые пряди выбились из-под капюшона, щеки горели румянцем. Весь поселок только о том и говорил, что художник выписал из города очередную красотку.