По Престольной палате побежал шепоток – подобной суровой отповеди от вознесшийся на трон худородной женщины, не получившей должного образования, не ожидал никто.

– Браво, государыня! – первым отреагировал юный боярин Ртищев и склонился перед царицей в низком поклоне. – Пока мы смотрим в небеса, Мария Ильинична, ты зришь в самый корень! Токмо таковая искренняя, без принуждения забота и способна облегчить участь обездоленных, к виду каковых мы, грешные, привыкли и вовсе перестали замечать.

– Твоими устами глаголет истина, Мария Ильинична! – куда более уважительно обратился к царице боярин Морозов. – Витая в материях высоких, мы и вправду о делах мирских совсем позабыли. Поклон тебе за вразумение, государыня. Надеюсь, ты и впредь своими наставлениями нас не забудешь.

– Пригляд за подобными богоугодными начинаниями надобен от человека не назначенного, а искренне за сирых и увечных тревожащегося, – поддержал собеседников престарелый иеромонах Епифаний, все еще стоящий в середине залы. – Сие есть чувство любящей заботливой матушки, покровительницы всему православному народу. Прими мое почтение, Мария Ильинична… – И монах тоже склонил перед царственной женщиной свою седую голову.

– Коли на сей раз в словах своих все столь единодушны, то пусть каждый получит желаемое! – решил юный царь. – Тебе, боярин Федор Михайлович, даю свое дозволение на обустройство училища для детей всех сословий. Тебе, отец Савватий со товарищи, дозволяется свое училище сотворить, каковое верное и истинное христианское учение определит. Училище же Чудовское пусть и далее прежним порядком работает. Тебе, боярин Борис Иванович, повелеваю создать приказ Монастырский, каковой со всего церковного имущества доход собирать станет и особо проследит, чтобы сей доход бесследно не исчезал. Супруга же моя укажет, как достойным образом надлежит оберегать сирых и убогих от их тяжкой доли. А теперь, бояре, пора нам и о себе позаботиться, – поднялся со своего места царь всея Руси. – Приглашаю вас всех со мною хлеб насущный преломить, откушать за общим столом, чем бог послал!

Царь с супругой спустились с тронов, миновали низко склонившихся перед ними подданных и направились в трапезную. Бояре, чуть выждав, шумно устремились следом.

Никто из них даже не подозревал, что прямо сейчас присутствовал при одном из важнейших поворотов русской истории. Что созданный прямо при них государем Алексеем Михайловичем Монастырский приказ, поставивший Церковь под полный финансовый контроль государства, несмотря на активное противодействие и возмущение всех иерархов, просуществует до самой Октябрьской революции, до момента отделения Церкви от государства. Правда, в тысяча семьсот двадцать пятом году он будет переименован в Священный синод. Что царица Мария Ильинична, недовольная работой Церкви, создаст в Москве приюты и богадельни для старых и немощных и лазареты для больных, а после очередной польской войны организует госпитали для раненых и увечных. Ее сын царь Федор в тысяча шестьсот восемьдесят первом году распространит реформы матери на всю страну, и в конечном итоге – за триста пятьдесят без малого лет – начинание государыни Марии вырастет в современное Министерство труда и социальной защиты. Что боярин Федор Ртищев будет увековечен в памятнике «Тысячелетие России», как создатель первого на Руси университета европейского образца, а рядом с ним будет стоять патриарх Никон, активный участник «кружка Вонифатьева». Что «Кружок ревнителей благочестия», получив дозволение царя на реформу христианства, создаст сразу два «правильных православия»: «старообрядчество» протопопа Аввакума и «православие» патриарха Никона. Причем Никон своих друзей по кружку в рамках диспута о христианстве банально истребит, а некоторых даже прикажет сжечь живьем. После чего царь, изумленный подобным «благочестием», низложит Никона в простые монахи и сошлет в Ферапонтов монастырь.

Но никто из бояр и их жен обо всем этом зимой тысяча шестьсот сорок девятого года даже не догадывался. Гостей, приглашенных на диспут в Престольной палате, куда более занимали мысли о царских нарезных калачах и пирогах с фазанами и брусникой, о запеченных белугах и кабанах, о марципане и винной ягоде, о лотках с заливным и вертелах с заячьими почками. И именно вычурную красоту царских блюд в этот день они хвалили более всего.

* * *

Возлюбленная Алексея Михайловича оказалась на диво чадородной. Мария родила для государя одного за другим Дмитрия, Евдокию, Марфу. Беременная четвертым дитём, царица вопреки всем обычаям отправилась провожать мужа на войну: возвертать в лоно матушки России украденный ляхами в Смутное время Смоленск. Только на самой Смоленской дороге, при большом стечении людей, она все же рассталась с супругом, прилюдно его расцеловав и благословив, а также поклонилась собравшимся полкам, благословив их на победу от имени всех жен и матерей. И вскоре родила вполне здорового мальчика – Алексея.

Обновленная армия, в которой слитные, хорошо обученные драгунские и гусарские полки заменили рыхлое боярское поместное ополчение, а стрельцы поддерживались в ратном строю опытными немецкими рейтарами, – эта новая армия громила врага буквально в каждой схватке, шаг за шагом освобождая истерзанные схизматиками земли. Захватчикам очень быстро пришлось расстаться и со Смоленскими землями, и с малорусскими, и с частью балтийских.

Царица тоже честно исполняла свой долг, и вернувшийся с новой победой муж через некоторое время смог взять на руки новорожденную Анну, а после еще одного победного похода – крепенькую розовощекую Софью. Следом родились Екатерина и Мария, затем Федор и Феодосия.

Здоровье курской красавицы словно бы передавалось ее детям – вопреки обычному, из девяти малышей умерло во младенчестве только двое, остальные же бегали по Теремному дворцу, наполняя его топотом и веселыми голосами, счастьем и радостью.

В шестьдесят пятом году родился царевич Симеон, в шестьдесят шестом – царевич Иван.

Царица рожала много и благополучно, и потому Алексей Михайлович не особо забеспокоился, когда два года спустя она снова попала в руки повитух. Он даже отъехал с детьми и сестрами в Коломенское, дабы не докучать супруге в столь тяжелые дни. Как вдруг… В полдень второго марта в покои государя ввалился изможденный гонец и упал на колени:

– Прости, государь… Твоя жена умирает…

– Как, почему?! – поднял голову Алексей Михайлович, просматривающий в это время разрядные листы. Он даже не сразу понял, о чем идет речь.

– Спеши, государь… Можешь не застать…

– Коня!!! – отшвырнув грамоту, вскочил царь и побежал к дверям.

Уже поздней ночью на загнанном до полусмерти скакуне он влетел в ворота Кремля, спешился у крыльца, забежал по ступеням, затем на половину царицы.

– Ты здесь… – Мария протянула к нему руку, слабо пожала ладонь. – Ты здесь, мой любый. Дождалась…

– Все будет хорошо, лебедушка. Ты поправишься, я тебя не отпущу!

– Ты уже… Не отпустил… – улыбнулась ему Мария. – Спасибо тебе… Алексей… Ты подарил мне счастье.

Она облегченно вздохнула и опустила веки.