Я сел. Салли несколько секунд подержала фрукт в пальцах, дабы увериться, что я его заметил. А затем размахнулась и запулила его в меня. Она прицелилась идеально. Апельсин пролетел между прутьями и ударил меня в грудь, обрызгав подбородок соком. Мужчина, наблюдавший за Салли, одобрительно кивнул.

– Хороший бросок, девчонка.

Апельсин упал на пол. Я поймал его, прежде чем он вывалился их клетки, поднял и прижал к животу, словно нищий, нашедший золотую гинею. Кожура была надорвана, из неё торчала долька и вытекал сок. Я облизал грязные пальцы и попытался вытащить дольку, но не тут-то было. Едва я сунул палец во фруктовую мякоть, как почувствовал внутри что-то твердое. Я непонимающе уставился на апельсин, а потом поднял взгляд, но Салли уже отвернулась.

На краю площади стоял один из людей Мельхиора, уперев древко алебарды в башмак. Салли сделала лёгкий реверанс и заговорила с ним. Он, казалось, заинтересовался её корзинкой. Салли приподняла накрывающую её тряпку, и охранник заглянул внутрь. Они ещё немного поболтали, а потом девушка вытащила из корзинки небольшой флакон с уксусом. Охранник бросил ей фартинг. Салли спрятала флакон, а корзинку отдала охраннику. Оглянулась на меня и ушла вслед за толпой.

Я проводил её взглядом, а потом снова сунул палец в апельсин. И впрямь внутри кое-что было…

И вот тогда – пусть я сидел, запертый в этой жуткой клетке, висевшей над площадью, и пусть я был избит до полусмерти – я почувствовал себя свободным. Так, как не чувствовал, пожалуй, с момента начала эпидемии.

Ведь теперь я знал, что Том жив.

С темнотой пришёл холод. Четыре факела, освещавшие площадь по углам, были слишком далеко, чтобы дать хоть немного тепла. Я трясся, лёжа на дне клетки и обхватив рассаженными руками ноющие от боли колени.

Я видел, как трепещут и бьются на ветру флаги на башнях Тауэра. Видел королевский герб и думал о лорде Эшкомбе. Если бы только он был в городе!

Площадь совсем опустела. Остался только моряк в колодках и одинокий охранник Мельхиора, наблюдавший за мной. Мужчина прислонился к стене дома в дальнем конце площади и тихо насвистывал. Он уже сожрал полдюжины сладких булочек из корзинки. В моих бриджах тоже были запрятаны остатки еды – апельсина, брошенного Салли.

Я съел всю мякоть, и осталась только кожура. А ещё стеклянный флакон из пояса моего учителя, который друзья засунули в апельсин.

Охранник чистил ногти кончиком ножа. Я поглядел на него, убедился, что он не смотрит в мою сторону, а потом вынул флакон из кожуры. Он был липким от засохшего апельсинового сока. Чернила на этикетке расплылись, но я и так знал, что внутри. Пробка была запечатана красным воском и перевязана шпагатом. Купоросное масло – то самое волшебное и опасное вещество, которое могло растворить почти всё… Так я и понял, что Том жив. Я ведь никогда не рассказывал Салли о купоросном масле, тем более в каком оно флаконе. Это знал только Том.

Я вознёс Небесам благодарственную молитву и сломал печать. От флакона кисло завоняло купоросом, и этот запах показался мне даже более прекрасным, чем аромат апельсина.

Протянув руку к замку, я осторожно уронил на него каплю жидкости. Металл зашипел.

Я помедлил несколько минут, ожидая, когда появится побольше пузырьков, а потом вытер замок апельсиновой коркой и капнул снова. Медленно. Медленно. Сейчас главное – терпение. Я то и дело посматривал на охранника. Он отлепился от стены. Я замер, но мужчина и не глянул на клетку. Он беспокойно переступал с ноги на ногу. Стук его каблуков о камень был единственным звуком, кроме шелеста трепещущих на ветру знамён Тауэра.

Я снова посмотрел на них, мечтая, чтобы эмиссар короля оказался здесь. Ветер поймал ближайшее знамя с королевским гербом и обернул полотнище вокруг флагштока. Теперь, когда ткань перекрутилась, два зверя на гербе словно слились воедино, превратившись в диковинное животное с головой льва и телом единорога – легендарную химеру. Под щитом виднелся девиз: DIEU ET MON DROIT – «Бог и моё право», но сейчас девиз превратился в мешанину разрозненных букв, таких же, как на зашифрованном свитке. И глядя на них я снова задумался о Мельхиоре.

Он был химерой, как и эти существа. Снимал одну маску, надевал другую. Чумной доктор, проповедник, пророк, вор. И за всем этим – убийца. Я никак не мог понять, для чего ему всё это нужно…

Купоросное масло перестало пузыриться. Я вытер его и посмотрел на замок. Механизм отчасти разъело. Я уронил на металл ещё одну каплю и вновь вернулся к своим мыслям.

Если Мельхиор хотел убивать людей, он мог делать это тайно. А он выставлял себя на всеобщее обозрение. Нет, просто убивать ему недостаточно, сперва Мельхиор должен предсказать смерть. Зачем? Что имеет значение – смерть или пророчество? А может, и то и другое?

Апельсиновая корка, которой я стирал купоросное масло, почернела и развалилась у меня в руках. Я вытащил ещё кусок корки и снова уронил на замок каплю. Масло продолжало творить свою магию: уже больше половины механизма замка растворилось.

Я вновь услышал в голове голос учителя: «Начни с самого начала, Кристофер».

Ладно. Мельхиор приезжает в город. Начинает работать как чумной доктор. Предсказывает смерть человека, а потом отравляет его. И так его пророчества сбываются. Он приобретает репутацию. Люди верят Мельхиору. Они его боятся, но вместе с тем следуют за ним. И заставить их подчиняться – вот что самое главное. Мельхиор продемонстрировал это сегодня, когда своим тихим голосом заставил замолчать воющую толпу. «Они будут следовать моим указаниям. Они сделают именно так, как я говорю».

Вот чего добивался Мельхиор. Толпа была его оружием. Он манипулировал ею, заставляя делать то, что ему нужно. Но всё же: что именно ему нужно?

«Он играет роль», – подумал я. Мне вспомнилась речь, которую произнёс Мельхиор в церкви в среду, едва не вызвав бунт. И сам же пресёк его, изрёкши очередное пророчество. А говорил он о магистратах. Магистраты… Люди, управляющие городом. Иствуд, потом дочь Олдборна, потом Денч. Мельхиор начал с простых людей, напугал их, взял под контроль толпу. Затем он принялся за магистратов. Напугал и их тоже…

Вот оно, Кристофер. Ответ где-то здесь. Что будут делать испуганные чиновники, чтобы сохранить свою работу? Свою жизнь? Свои семьи?..

Звон металла отвлёк меня от этих мыслей. Замок сломался. Купоросное масло сделало свою чудесную работу: окончательно разъело механизм.

Я повернул его. Он открылся, лязгнув по клетке. На той стороне площади охранник, прищурившись, посмотрел на меня. Я схватился за замок обеими руками, делая вид, что я всё ещё заперт. Будто я просто трясу дверцу, ударяя ею о клетку.

– Пожалуйста, сэр, – сказал я. – Выпустите меня. Я невиновен.

Он усмехнулся.

– Молчи. Приличные люди пытаются уснуть.

– Но…

Он схватил свою алебарду.