– Хоть сейчас! – решительно произнес я.

– Хоть сейчас… – задумалась Валерия Борисовна. – И о чем же ты будешь говорить с ней?..

В иной раз я бы буркнул: «Ну уж это мое дело!» Теперь же я был готов – возможно, что и с воодушевлением! – объявить Валерии Борисовне, что намерен уговорить Юлию сохранить нашего с ней ребенка, ну и обо всем из того вытекающем. Но я опять ощутил чей-то следопытский взгляд, порыв мой был смят, и я выдавил из себя как бы подготовительную фразу, в ожидании услышать: «И что ты решил?»

– Как же, – сказал я, все же с долей горячности. – Вы же сами, Валерия Борисовна, просили меня уговорить Юлию не совершать безрассудства.

– Ах это… – вяло («пустяки-то какие») махнула рукой Валерия Борисовна. – Давай, Василий, выпьем!

Она выпила, я же поднес рюмку ко рту, но даже и пригубливать коньяк не стал.

– О том, о чем я хотела и ты захотел, – сказала Валерия Борисовна, – говорить нет никакого смысла.

– Почему?

– Проехали. Юлия в больнице. И сегодня утром ее безрассудство, как ты говоришь, осуществилось. – И она допила коньяк.

– То есть как?

– То есть как? Самым обыкновенным способом. Что ты смотришь на меня врагом? Ты как будто злишься на меня!

А я вдруг ощутил, что именно злюсь. И именно на Валерию Борисовну. Ее известие словно бы спалило мое важнейшее житейское решение и пепел пустило гулять над Арбатом.

– Ты не о себе думай, – сказала Валерия Борисовна. – Ты о ней думай. Ей было больно. Ей и теперь больно. Выпей лучше за ее здоровье.

– За ее здоровье… и за ваше… – буркнул я и выпил коньяк. И не выпил, а хлебнул.

– Ну и как? После моей новости ты желаешь встретиться с Юлией?

– Не желаю, – сказал я. И даже головой покачал: – Нет!

– Я так и предполагала, – опечалилась Валерия Борисовна. – И однако же…

Женщина в черных завитках на голове стояла за оконным стеклом. Она дернулась, шагнула в толпу, спешившую к Новому Арбату, и уплыла с ней.

– Виктория приехала из Англии? – спросил я. – Да, – заторопилась Валерия Борисовна. – Она сейчас у Юлии… Но при чем здесь Вика?

– Так, – сказал я.

– Ты сердись, ты злись! – сказала Валерия Борисовна. – Оно объяснимо. Но где же ты был эти два дня? Эти три, эти четыре дня! Она ждала тебя… Она любит тебя!..

– Это вы так считаете.

– Всю эту дурь она затеяла, чтобы у нее не было… Ради тебя…

– Это вы так считаете…

– Что ты все бубнишь! Впрочем, бубни… Ты отменил сейчас свой романтический порыв, дело твое… Я тебя понимаю… А позвала я тебя вот из-за чего. Покажи-ка мне ее прощальную записку. Я знаю, что она при тебе. Я даже знаю, где она лежит. Ты сейчас охоронное движение сделал… Она тебе, стало быть, дорога…

– Откуда вы знаете, что она при мне?

– Я старше тебя, – сказала Валерия Борисовна. – Ты, как только ее мне пересказал, дома сразу же бросился ее перечитывать. И стал носить ее с собой, чтобы заглядывать в нее через каждые полчаса.

– Ну… Два раза я действительно просматривал ее…

– Два не два… И все небось пытался отыскать в ней нечто не замеченное прежде или неразъясненное… Давай-ка ее мне…

Я протянул Валерии Борисовне записку ее дочери.

– Хранил-то как бережно. А ведь мог разорвать. Или сжечь.

Теперь я жалел, что не разорвал и не сжег. А впрочем, пусть сохраняется листок бумаги с уроком жизни дураку.

– Много вранья, – вывела Валерия Борисовна. – Неужели и ты считаешь, что Вика отплатила, то есть отомстила тебе замужеством?

– Вашему семейству виднее. – Я снова становился ледяным.

– А буквочки-то выводила как старательно! Пятерку с плюсом бы ей за это во втором классе! А так бы кол с минусом! Небось и черновики были…

– Она забыла лишь листочек… Пожалуйста…

Закорючки на этом листочке не порадовали бы учителей вторых классов. «Монастырь… Грешница и ведьма… Монастырь… Ритуал очищения… Очищения ли?.. Свободна ли? Ст. Суземка… Зачем все это?.. Зачем все это было надо?»

– Эх, Василий, Василий! – завздыхала Валерия Борисовна, сложив обе бумажки на столике. – Упустили мы с тобой девку-то, упустили! Проворонили, Василий! И я хороша. И ты хорош. Она же любит тебя! Ты отбрось обиды-то свои! Перечти бумажки разумом. Там черным по белому все сказано.

– Там сказано: долгие годы шла к мести и отомстила, пусть и странным образом…

– Ее вела любовь! Прорвись к ней, просто взгляни ей в глаза и все поймешь!

– В записке мне приказано: «Для своего же блага не подходи ко мне более».

– Да мало ли что может быть приказано дурой!

– Я человек простодушный, – сказал я с вызовом, – и понимаю все буквально. А она при моем виде скривится или потребует плевательницу.

– Все, Василий, все! – заявила Валерия Борисовна решительно. – Ни уговаривать, ни убеждать тебя в чем-либо я более не буду. Все разъяснилось, все! Возьми эти бумажки. Ты их держишь вблизи сердца, а ее ты боишься. А стало быть, это и не любовь!

– Я… – Ледяной человек во мне был готов к произнесению торжественной декларации, но я понял, что буду смешон, как жених из чеховской «Свадьбы», и декларацию отменил.

– Еще по сто коньяку, – сказала Валерия Борисовна, – и разойдемся.

– Я возьму…

– Бери ты. Я тебя снимаю с содержания…

Отпив коньяку, Валерия Борисовна продолжала корить меня:

– Да, Васенька, не понял ты нашей семейки. А у нас все девки, все девахи – с вывертами. В нас – бесы, по крайней мере – бесенята, а вернее сказать – бесенихи. А Виктория, возразишь? И Вика. И Вика… Да, Виктория ровнее в проявлениях, Юлия же – пульсирующая, с русскими горками, со срывами и чудесами… Ты Викторию застал паинькой, примерной школьницей, позже-то, вне твоей жизни, и она поколобродила, порезвилась, Пантелеев – не дурак, перетерпел… А я? Я в молодые годы была шебутная и задорная, в летчицы рвалась, на досаафовских ЯКах высший пилотаж выделывала… Вон, ты же помнишь… – Валерия Борисовна чуть приподняла правый рукав блузы, открыв наколку: винт пропеллерный и рядом имя «Лера». – А какие ухажеры вились вокруг меня! Скинуть бы мне четверть века, ну даже два десятка лет, и ты бы бегал за мной… Эх, Василий, Василий… А вот в тебе нет выверта?

– В Миханчишине есть выверт?

– Дался тебе этот Миханчишин! Еще одну дурь вбил в голову!.. Ну станция Суземка, ну заезжала, и что дальше? Но он-то как раз способен на выверт, не знаю на какой, добродетельный или подлый, но способен…

– Однако, как я полагаю, не пропадал у вашей семейки интерес и к персонам основательным и удачливым…

– Ехидничай, ехидничай! Это ты про моего мужа, что ли, и про Викиного Пантелеева? Очень верное наблюдение! Истинно так! Мы барыни, умеющие шалить, но и расположенные к комфорту. Даже наша хиппующая Юлия проявляла и проявляет интерес к фигурам значительным и сильным…