Ахнув от неожиданности, Елисава остановилась, будто наткнулась на что-то, и прижала руку к груди. За последнее время она так много думала о нем, столько вспоминала, перебирая в памяти подробности каждой их встречи, и так привыкла к этому образу, что теперь, увидев его наяву, почти не поверила своим глазам. Да и Харальд показался каким-то новым: видно, только что с ладьи, в грязноватой одежде, волосы заплетены в две косы и тоже давно не мыты. А лицо у него было какое-то странное, немного смущенное, будто он не знал, что делает, или не был уверен, что это надо делать.

Сейчас, как и в их первую встречу во время Лельника, Елисава не слишком походила на киевскую княжну. В обычной одежде, в льняной нижней рубахе и шерстяной верхнице, покрашенной дубовой корой в коричневый цвет, в белом платочке, из-под которого виднелась длинная коса, без украшений и с лукошком в руке, — ее можно было бы принять за обычную девку, если бы не белая кожа, не тронутая загаром. Во время сенокоса и жатвы, нежные руки, не возившиеся со скотом, граблями и трепалами, привычно прямая осанка и ясное лицо, приученное хранить выражение гордой невозмутимости. И в этот раз Харальд узнал ее сразу. Его черты дрогнули, он открыл рот, собираясь что-то сказать…

Но тут Елисава выпустила из рук лукошко, развернулась и бросилась бежать. За спиной раздавался зовущий голос Харальда и слышались вопли Кресавки и Белявы, которые не поняли, что произошло, но на всякий случай решили, что княжне грозит опасность. Елисава летела через мелкий ельник, едва успевая выставленным локтем отводить хлещущие лапы, покрытые мелкими капельками, а другой рукой подбирая подол, чтобы не путался в ногах. Она даже не думала, что делает, — ей хотелось хоть чуть-чуть оттянуть встречу, которая неизбежно повлечет за собой все то, чего она так стремилась избежать.

— Эллисив! Стой! Подожди! Эллисив! Не беги, я ничего тебе не сделаю! — кричал позади Харальд. Судя по тому, что голос его звучал рядом, он не отставал, бежал за ней следом. — Да куда же ты? Стой, ты же ноги сломаешь! Да остановись ты, куда несешься, как хюльдра! Эллисив, стой, я тебе говорю!

Но княжна мчалась без остановки, пока не выбежала к реке: ельник сначала сменился березняком, потом небольшим лужком, на краю которого росли большие старые ивы, а впереди блестела вода. Одна ива вытянула мощную ветку над самым потоком, и Елисава, цепляясь за ствол и другие ветки, взобралась на нее и, сделав несколько шагов, оказалась над рекой. Здесь ей наконец-то пришлось остановиться.

Тяжело дыша и держась за тонкие ветки, она обернулась. Харальд был совсем рядом — стоял возле ствола, но идти за ней не решался, ибо опасался, что при его приближении она бросится в воду. Он даже поднял руки ладонями вперед, давая понять, что ничем ей не угрожает. Видя, что Елисава смотрит на него, Харальд попытался улыбнуться — после долгого бега по лесу не очень получилось — и поднял левую руку над головой, как если бы на ней был щит и он предлагал противнику перемирие.

— Стой, Эллисив! — повторил он. — Куда ты умчалась? Я что, волк или медведь? Я тебя не укушу. Слезай оттуда. Иди сюда. Я отойду, не бойся.

Елисава не трогалась с места. Сначала ей нужно было отдышаться и тем самым дать себе время подумать, что же ему сказать. А сказать хотелось так много, что мысли теснились и, словно люди, бегущие из горящего дома через узкие двери, только мешали друг другу вырваться наружу. О, как она злилась на него! За то, что он делал в Киеве и в Ладоге, за то, что сделал сейчас, явившись сюда за добычей — за ней, Елисавой! Но мысль о том, что вскоре после этой встречи он должен умереть, приносила ей не удовлетворение и радость свершившейся мести, а вызывала ужас и негодование. Этого не должно случиться! Харальд просто излучал жизненную силу, как никто из тех, кого она знала, за исключением разве что Всеслава. Но если ее полоцкий родич был похож на Велеса, загадочного и мудрого бога Того Света с полуприкрытыми глазами, чьи тайны смертные не могли вынести, то Харальд напоминал скорее Перуна или Тора — сильного, неудержимого, яростного, неуступчивого, для которого важнее всего ввязаться в драку, а там как повезет. Он не должен умереть. В нем слишком много жизни, чтобы он мог умереть. Он так много хочет, что иногда переступает границы благоразумия, но это оттого, что ему мало всего мира!

— Зачем ты здесь? — наконец произнесла княжна, отдышавшись.

— Из-за тебя, — ответил он. — Я приехал за тобой. Потому что я дал слово, что не уеду из Гардов без тебя. Разве ты забыла?

— И зачем я тебе?

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой. И об этом я тоже тебе говорил. Даже если твой отец этого не хочет. Но я добьюсь своего, чего бы мне это ни стоило. Я не отступаю. И ты это знаешь.

— Мой отец не хочет… А если я не хочу?

— Ты хочешь, Эллисив. Ты только из упрямства не желаешь этого признать.

— А ты лучше меня знаешь, чего я хочу, да?

— Я дам тебе гораздо больше, чем Магнус. Магнус — слабак, ты будешь презирать его.

— Слабак? — Елисава подняла брови. — В твоих словах я слышу зависть к чужому успеху. Он завоевал Данию. Такие вещи удаются слабакам?

— Данию Хёрдакнут сам отдал ему.

— Но ему пришлось немало повоевать, чтобы утвердиться в своих правах. Он участвовал во многих битвах. Однажды Магнус даже сражался без кольчуги, в одной только рубашке. Так поступают слабаки и трусы?

— Это тебе все Ивар наплел? — Харальд нахмурился.

— Конечно, ты не веришь, что кто-то, кроме тебя, может проявить доблесть! Но за те одиннадцать лет, что ты ходил по морям, Магнус тоже вырос. Он давно уже не тот мальчик, которого, как ты говоришь, Кальв сын Арне увез отсюда на руках. Он мужчина и конунг, более чем достойный стать моим мужем!

— Если бы я остался в Нордлёнде, я бы давно завоевал и Данию, и даже Швецию, хоть там и сидит твой дядя Анунд. А Магнус только и ищет, как бы со всеми помириться. Ты гораздо сильнее. Да, при нем ты правила бы сама, но разве тебе нужен муж на хозяйстве? А я… Неужели я так не нравлюсь тебе, Эллисив? — Харальд в досаде вдруг взмахнул руками, словно никак не мог понять, почему она упирается. — Чем я плох?

— Да уж, для тебя это новость, — язвительно согласилась Елисава. — Тебе все никак не верится, что ты можешь кому-то не нравиться.

— А для тебя новость, что тебе придется кому-то подчиняться, — так же язвительно подхватил Харальд. — Но сейчас у тебя нет выбора. Я договорился с Висислейвом конунгом, что он отдаст мне тебя. Наверное, ты уже знаешь об этом. Я виделся с ним, и он сказал, что и ты, и все твое приданое здесь. И священник есть, так что мы можем устроить свадьбу хоть сегодня. Я передам свадебные дары тебе и подарки твоим родным, чтобы наш брак считался законным и ты называлась королевой. Ты ведь не хочешь быть наложницей, чтобы через десять лет и про тебя говорили, что, дескать, эту женщину называли рабыней конунга, а твоих детей всю жизнь попрекали рабским происхождением!

— Во-первых, мой отец этого так не оставит. И мой дядя Анунд, конунг Свеаланда, раз уж ты так кстати об этом вспомнил! Тебе нужна война с Гардами, Свеаландом и с Магнусом одновременно? Он ведь тоже не останется в стороне, если его невесту украдут! На что ты рассчитываешь, Харальд сын Сигурда? Всех считаешь слабаками, а себя одного — новым Харальдом Прекрасноволосым? Да еще и Владимиром Крестителем заодно, — добавила она, намекая на его захват Ладоги.