Елисава смотрела на него, глупо хлопая глазами. Но не судьба сокровищ Харальда ее так взволновала. Княжна не могла поверить своим ушам. Отец сказал, что она сначала должна… обвенчаться с Харальдом?

— Я должна… с ним обвенчаться? — выговорила она наконец. — Перед тем, как он… умрет?

— Да. И все его деньги, считай, пойдут тебе в свадебный дар. Ты, дочь киевского князя, этого стоишь. Ты будешь самой богатой невестой, какая только на свете жила, во все басни и кощуны попадешь.

— Я не хочу в басни… Но это значит, что мне еще придется с ним увидеться…

— Без тебя он на свадьбу не согласится. — Ярослав усмехнулся, а потом положил ладонь ей на затылок. — Тяжело? — с пониманием спросил он, но это так покоробило Елисаву, что она от стыда опустила глаза. — А ты как думала? Думала, это легко? Что батюшка родной и други верные будут в грязи возиться, а ты, словно царевна царьградская, на золотой подушке сидеть? Есть у нас золотые подушки, но и без грязи нам никак. Думаешь, другим легче? Твоей прабабке Малке было легче, когда ее сын на ее же брата родного руку поднял? Или бабке Рогнеде — жить с убийцей отца и двоих братьев? Тебе и то легче. Только повенчаешься, а остальное мужики сами сделают. Сейчас поп придет, договор напишем. Олексу-то я в Киеве оставил, кто же знал, что мне в походе ларник понадобится…

Елисава сидела, не поднимая глаз. Она всегда хотела быть королевой. Неужели нельзя… без этого? Своими руками отправить на смерть того, кто должен стать ее мужем. Она обвенчается с ним для того, чтобы он умер. Станет его валькирией… Мать рассказывала ей старинные предания Севера. В них это бывало часто: конунг встречает прекрасную деву-валькирию, она соглашается стать его женой и тем самым обрекает героя на смерть, потому что она — существо с Того Света и с нею конунг берет в жены собственную смерть, отдается в ее руки. И не Ингигерда, и даже не Малфрида Мстиславна придумали такой порядок…

Княжна закрыла лицо руками, будто не хотела видеть белый свет, но возражать не посмела. Это — ее судьба, и она больше, чем судьба старшей дочери Ярослава Киевского и Ингигерды Шведской. Это — судьба королевы, супруги и валькирии каждого короля… Она — прирожденная жертва власти. И старые боги, и Бог христиан обрекли ее ходить по крови, но и обязали стойко принимать каждое испытание. Удивительно, но в этом старая вера и новая были согласны между собой.

Норвежцам и Радоге, вскоре позванным в горницы, князь Ярослав сказал примерно то же самое. По его замыслу, Радоге надлежало снова везти Елисаву к Всеславу. Далее Всеслав пошлет гонца к Харальду и предложит ему самому забрать невесту из-за якобы существующей опасности, что родичи ее отобьют. Харальд приедет в указанное место — какой-нибудь из городков на пограничье смоленской, полотеской и новгородской землях, — думая, что его уговор с Всеславом еще в силе и тот исполняет свои обязательства. Там же Харальд получит Елисаву и немедленно обвенчается с ней. И вслед за этим Всеслав убьет его, а Елисаву и сокровища Харальда передаст людям Ярослава, которые будут тайно ждать в ближайшем соседстве. Из захваченных сокровищ Всеславу через Радогу были обещаны достойные дары, а кроме того, Ярослав оставлял за ним Луки и воздерживался пока от того, чтобы посадить в Смоленск подросшего сына Всеволода, уступая место маленькому Всеславичу. Таков был мир между Киевом и Полотеском, устроенный руками Елисавы. Судя по довольному виду отца и скупым словам одобрения, она могла гордиться собой. Но почему-то на душе у нее, когда она через день пускалась уже во вторую свою свадебную поездку, было нехорошо — и чем дальше, тем делалось хуже.

Теперь Елисава даже радовалась тому, что не смогла повидаться с матерью, сестрами и братьями. У них с отцом завелась общая тайна, причем не делавшая им чести, и Елисаве было бы трудно смотреть в глаза всем остальным.

Она чувствовала себя не невестой, едущей к жениху, и даже не женщиной, а чем-то вроде ножа, причем отравленного, богатого дара, несущего с собой смерть. Бедный Харальд! Не такого он от нее ждет. Если бы ему послали отравленный нож, то этот нож, по крайней мере, был бы избавлен от мук совести. Сколько ни старалась Елисава оживить в памяти нанесенные Харальдом обиды, это не помогало ей почувствовать свою правоту. Харальд натворил много нехороших дел, и врагов ему случалось обманывать, но Елисава не слышала, чтобы он предавал своих союзников. А ей предстояло предать его поцелуем, точь-в-точь как Иуда предал Христа…

Впервые подумав об этом, княжна ахнула и похолодела от ужаса. Ее отец — возможно, братоубийца, сама она — Иуда в женском обличии. И если она войдет в предания, что обещал ей отец, то не как самая богатая невеста, а как воплощение лжи и коварства, новая Далила, и само имя ее станет бранным словом. Милосердие Господне безгранично, но и гнев его велик, и смогут ли они надеяться на прощение, совершив такое злое дело с открытыми глазами?

Елисава даже огляделась, будто искала пути к бегству от этой страшной участи. Но увидела лишь днепровскую воду, по которой шла ладья, берега, покрытые лесом, мокрые от пота рубахи на спинах гребцов… Когда она проезжала здесь в первый раз, все ее забавляло, разжигая любопытство, а теперь она едва замечала села и городки на высоких обрывистых берегах, луговины с пасущимися коровами, рыбаков в долбленых челноках, красоту яркой летней зелени между голубым небом и синей водой… Все для нее померкло, земной мир замкнулся стенами темницы, в которой она ждала приговора сурового судии. Так неужели, выбрав свою дорогу, она теперь должна идти по ней до конца? Бежать поздно. Пусть не она задумала предательство и убийство, но сама согласилась способствовать им. Но разве у нее был выбор? Ведь и Харальд намеревался получить ее силой и обманом, хотя отлично знал, что она не хочет быть его женой! Разве могла она позволить так с собой обращаться?

— Какие причудливые узоры порой вырезают норны на наших жребиях! — сказал Ивар, когда Ярослав обговаривал с ним новый замысел. — Выйти за Харальда стало для тебя, Эллисив, единственным способом отделаться от него!

Елисава сначала не поняла, а потом сообразила, что он прав. Будучи союзником Всеслава, Харальд должен был получить ее из рук полоцкого князя. Чтобы избежать этого, ей пришлось предложить Всеславу союз с Ярославом и сокровища Харальда, а чтобы выполнить обещание и получить доступ к сокровищам, она согласилась на свадьбу с Харальдом. Внешне все пойдет так, как хотел он, а на деле — совсем наоборот.

И чтобы это стало возможным, Ивар от имени своего конунга и при немногих доверенных свидетелях освободил Елисаву Ярославну от обещания выйти за Магнуса сына Олава. Теперь она вновь была свободна распоряжаться своей рукой, и послам Магнуса предстояло заново посвататься уже не к дочери Ярослава, а к вдове Харальда. Всеслав же должен был нанести ему смертельный удар, сам или руками своих людей, а она, Елисава, — смотреть в глаза мужа и ждать его смерти. И она не считала, что в этом замысле ей досталась самая легкая часть.

Она плохо спала по ночам, постоянно испытывая мучительное беспокойство. Обратный путь вверх по Днепру казался ей дорогой в ад, причем в прямом смысле, ведь она ехала, чтобы совершить такой грех, после которого надеяться на спасение души будет трудно. Сама жизнь для нее словно бы расслоилась: один, внешний, слой — дорога, Днепр, городки, где останавливались ночевать, а другой, внутренний, — ее душа, полная острой тревоги и почти отчаяния. Да неужели ради того, чтобы восторжествовать над Харальдом, стоило пожертвовать своей душой? Княжна стремилась поскорее увидеться с отцом Сионием и поговорить с ним об этом. Ярослав запретил рассказывать об их замысле кому бы то ни было, но Елисава сама по доброй воле не осмелилась бы поведать ни одной живой душе о том, какие низкие дела задумал осуществить князь с ее помощью. Но если отец Сионий подтвердит, что она рискует своей душой… Елисава не знала, на что решиться. Она не хотела уступать Харальду, не хотела перечить отцу — но отдаться в руки сатане было слишком страшно.