Я не упускаю свой шанс. Втыкаю атам ему в ногу, и он воет, но ухитряется высунуть руку и схватить Кармель за голень. Раздается влажное «чпок», и я наконец вижу, как ему удается откусывать от людей такие большие куски – нижняя челюсть у него существует практически отдельно. Он запускает зубы Кармель в бедро.

– Кармель!

Это вопит хромающий вниз по ступенькам Томас. Он не успеет добраться до нее вовремя, не успеет сохранить ей ногу, поэтому я бросаюсь на обеата и втыкаю ему нож в щеку. Я ему всю челюсть отрублю, клянусь.

Кармель визжит и цепляется за Томаса, который пытается оттащить ее от этого крокодила. Я проворачиваю нож в пасти, очень надеясь, что не режу в процессе и Кармель, и гад с влажным чавканьем отпускает ее. Весь дом содрогается от его ярости.

Однако это не только его ярость. Дом-то не его. И он слабеет. Я уже наделал в нем достаточно дырок, и мы деремся в осклизлом месиве. Он исхитрился прижать меня к полу, пока Томас оттаскивал Кармель, поэтому не видит того, что вижу я, а именно парящего и капающего платья из крови.

Мне даже хочется, чтобы у него были глаза – чтобы видеть удивление в них, когда она сграбастывает его сзади и с треском швыряет о балюстраду. Моя Анна восстала из лужи собственной крови, одетая для битвы, с извивающимися волосами и черными венами. Рана на предплечье еще кровоточит. Она не в лучшей форме.

Обеат на лестнице медленно поднимается на ноги. Отряхивается и обнажает зубы. Не понимаю. Рассеченная щека и рана на ноге больше не кровоточат.

– Думаешь, можешь убить меня моим собственным ножом? – ухмыляется он.

Смотрю на Томаса, тот снял куртку, чтобы перетянуть Кармель ногу. Если обеата нельзя убить атамом, то я не знаю, что делать. Существуют и другие способы справиться с привидением, но никто из присутствующих их не знает. Я едва способен двигаться. В груди словно охапка отдельных прутьев.

– Это не твой нож, – отвечает Анна. – После сегодняшнего – нет. – Она оглядывается через плечо на меня и чуть заметно улыбается. – Я намерена вернуть нож ему.

– Анна, – начинаю я, но не знаю, что еще сказать.

На глазах у меня, у всех у нас на глазах, она поднимает кулак и вонзает его в половицы, щепки и обломки треснувшего дерева взлетают едва не до потолка. Не понимаю, что она делает.

И тут замечаю мягкий красноватый свет, как от углей догорающего костра.

Удивление на Аннином лице сменяется радостным облегчением. Идея была рискованная. Она не знала, случится ли что-нибудь, если она откроет эту дыру в полу. Но теперь, когда случилось, она оскаливается и сгибает пальцы в крючья.

Приближаясь к ней, обеат шипит. Даже ослабленная, она не знает равных. Они обмениваются ударами. Она сворачивает ему башку, но он тут же щелчком возвращает голову на место.

Надо ей помочь. Не важно, что собственные кости внутри рвут мне легкие. Ползу на животе, используя нож в качестве альпинистской кирки и оставляя глубокие отметины в полу.

Дом шатается, тысячи досок и ржавых гвоздей стонут на разные голоса. И тут они сшибаются в схватке, и шум делается такой плотный, что я морщусь. Поразительно, как они оба на кровавые ошметки не разлетелись.

– Анна! – Голос мой настойчив, но слаб.

Дышать почти нечем. Они сплелись в клубок, лица перекошены от напряжения. Она гнет его направо и налево, он рычит и бьет головой. Она отшатывается и видит приближающегося меня.

– Кас! – кричит она сквозь стиснутые зубы. – Тебе надо убираться отсюда! Уводи всех!

– Я тебя не оставлю! – ору я в ответ.

По крайней мере, мне кажется, что ору. Адреналин кончается. Такое ощущение, что свет мигает. Но я ее не оставлю.

– Анна!

Она вскрикивает. Пока ее внимание было приковано ко мне, ублюдок отщелкнул челюсть, вцепился ей в руку и теперь вгрызается. При виде ее крови у него на губах у меня вырывается вопль. Подтягиваю ноги и прыгаю.

Я хватаю его за волосы и пытаюсь оттащить его от нее. Края проделанной мною у него на лице раны жутко хлопают при каждом движении. Вонзаю нож снова и разжимаю лезвием челюсти. Соединенными усилиями нам удается его сбросить. Он врезается в сломанную лестницу и падает ничком, оглушенный.

– Кассио, вот сейчас уходи, – говорит она мне. – Пожалуйста.

Вокруг сыплется пыль. Она что-то сделала с домом, открыв ту пылающую дыру в полу. Я это понимаю – и понимаю, что отыграть назад она не может.

– Ты идешь со мной.

Я беру ее за руку, но тащить ее – все равно что пытаться сдвинуть с места греческую колонну. Томас и Кармель уже у дверей и зовут меня, но словно из ужасного далека. Они-то выберутся. По ступеням крыльца грохочут их шаги.

А Анна посреди всего этого спокойна. Ладонь ее ложится мне на щеку.

– Я не жалею об этом, – шепчет она, и взгляд ее нежен.

Затем он становится жестким. Она отпихивает меня, отшвыривает через всю комнату туда, откуда я приполз. Качусь и чувствую тошнотворный хруст ребер. Когда удается поднять голову, вижу, что Анна направляется к обеату, по-прежнему распростертому на полу там, куда она его зашвырнула, у подножия лестницы.

Он поднимает лицо, видит ее – и боится. Он осыпает дождем ударов ее лицо и плечи, но это уже не атака. Это оборона. Отступая, она нащупывает ногой дыру в полу и проваливается в нее.

– Анна! – ору я, а дом реально начинает шататься.

Но я не могу встать. Ничего не могу – только смотреть, как она погружается все глубже, как утаскивает его за собой, а он визжит, цепляется и пытается вырваться.

Перебрасываю тело и снова ползу. Вкус крови и паники. Руки Томаса. Он пытается вытащить меня, как много недель назад, когда я впервые попал в этот дом. Но теперь кажется, что с тех пор прошло несколько лет и на сей раз я его отталкиваю. Он бросает меня и бежит к лестнице, где взывает о помощи моя мама, а дом все сотрясается. От пыли труднее видеть, труднее дышать.

«Анна, пожалуйста, взгляни на меня еще раз!» Но ее уже почти не разглядеть. Она ушла так глубоко, что только несколько волос-щупалец еще извиваются над полом. Томас возвращается, дергает и волочит меня вон из дома. Замахиваюсь на него ножом, но не всерьез, при всем моем страхе. Когда он переваливает меня через ступени крыльца, ребра мои вспыхивают при каждом толчке, и мне уже по-настоящему хочется пырнуть его. Но он это сделал. Он ухитрился дотащить меня до нашей побежденной стайки на краю двора. Мама подпирает Морврана, а Кармель скачет на одной ноге.

– Отпусти меня, – рычу я – или, по крайней мере, мне так кажется. Не пойму. Говорить получается плохо.

– Ох ты ж! – выдыхает кто-то.

Приподнимаюсь и смотрю на дом. Его заполняет красный свет. Все сооружение пульсирует словно сердце, подсвечивая ночное небо. А потом с тошнотворным хрустом обрушивается внутрь, стены втягиваются сами в себя и оседают, поднимая грибообразные облака пыли, во все стороны летят щепки и гвозди.