– Это невозможно, – говорю. – Чары не пустили бы тебя.

И быть не может, чтобы я все время спал в одном доме с убийцей отца. Что он сидел этажом выше меня, наблюдая и слушая.

– Отгоняющие мертвых чары бесполезны, если мертвец уже внутри, – говорит он. – Я прихожу и ухожу когда хочу. Подбираю вещи, которые теряют глупые мальчишки. А потом сижу на чердаке, поедая кошек.

«Сижу на чердаке, поедая кошек». Внимательнее присматриваюсь к переплетающей его пальцы черной змее. Это Тибальтов хвост.

– Ты гад… ты сожрал моего кота! – ору я.

И спасибо тебе, Тибальт, за эту последнюю услугу, за вызванный бешенством прилив адреналина. Тишину внезапно наполняет стук. Анна слышит мой вопль и колотит в дверь, спрашивая, все ли со мной в порядке. Голова призрака резко разворачивается, как у змеи – неестественное, мерзкое движение.

Мама не понимает, что происходит. Она не предполагала, что Анна снаружи, поэтому начинает цепляться за меня, не зная, кого бояться больше.

– Кас, кто это? – спрашивает она. – Как мы отсюда выберемся?

– Спокойно, мам, – говорю я, – Не пугайся.

– Девочка, которую мы ждем, как раз за дверью, – говорит он и шаркает вперед.

Мы с мамой отступаем на ступеньку вниз.

Кладу руку на перила. Взмахиваю атамом и снова держу его на уровне глаз.

– Не приближайся к ней.

– За ней-то мы и пришли.

При движении он издает негромкий шелест, словно тело его лишь иллюзия и в пустой одежде никого нет.

– Мы ни за чем не пришли, – выпаливаю я. – Я пришел убить привидение. И собираюсь воспользоваться шансом.

Бросаюсь вперед, чувствуя, как мой клинок рассекает воздух, серебристый кончик задевает пуговицы у него на груди.

– Кас, нет! – кричит мама, пытаясь оттащить меня за руку.

Пора бы ей помолчать. Чем я, по ее мнению, все это время занимаюсь?! Выставляю замысловатые ловушки с применением пружин, фанеры и мышки в колесе? Это поединок. Так я это понимаю.

Тем временем Анна колотит в дверь все сильней. У нее уже, наверное, мигрень оттого, что она так близко.

– Для того-то ты и здесь, мальчик, – шипит он и замахивается на меня.

Вроде бы вполсилы, и он промахивается. Не думаю, что он промахнулся из-за зашитых глаз. Он просто играет со мной. Дополнительной подсказкой служит его смех.

– Интересно, как ты уйдешь, – говорю. – Съежишься или растаешь?

– Ни то ни другое, – говорит он, по-прежнему улыбаясь.

– А если я тебе руку отрежу? – спрашиваю я, бросаюсь вверх по ступеням с занесенным ножом и резко опускаю клинок.

– Она убьет тебя сама!

Он бьет меня в грудь, и мы с мамой кувырком катимся вниз по ступенькам. Больно. Очень. Но, по крайней мере, он больше не смеется. По-моему, мне наконец удалось его разозлить. Собираю маму в кучку.

– Ты в порядке? Ничего не сломано? – спрашиваю. Она мотает головой. – Давай к двери.

Она ковыляет прочь, а я встаю. Он спускается по ступенькам без малейших признаков прежней привиденческой неуклюжести. Он гибок, как любой живой молодой человек.

– Можешь просто испариться, – говорю я, потому что не умею держать свой чертов язык за зубами. – Но лично я надеюсь, что ты взорвешься.

Он делает глубокий вдох. А потом еще один. И еще. Только не выдыхает. Грудь его раздувается как воздушный шар, раздвигая грудную клетку. Я слышу, как натягиваются готовые лопнуть сухожилия у него внутри. Затем не успеваю я глазом моргнуть, как он выбрасывает руки вперед, ко мне, и вот мы уже нос к носу. Это произошло так быстро, что я даже не увидел. Рука с ножом прижата к стене, а он держит меня за шиворот. Бью его по шее и по плечу свободной рукой, но это все равно что котенку лупить по клубку шерсти.

Он принимается выдыхать, из губ его выкатывается густой сладковатый дым. Дым забивается мне в глаза и в ноздри, такой крепкий и приторный, что колени у меня подгибаются.

Откуда-то сзади появляются мамины руки. Она визжит мое имя и тащит меня прочь.

– Ты отдашь ее мне, сынок, или умрешь. – И он отпускает меня, давая упасть на руки матери. – Ты сгниешь изнутри от собственной грязи. Мозг вытечет у тебя из ушей.

Я не могу двигаться. Не могу говорить. Дышать могу, но больше не могу ничего. Я где-то далеко. Оцепенелый. В некотором замешательстве. Чувствую, как мама вскрикивает и склоняется надо мной, и тут Анна наконец вышибает дверь.

– Почему ты не возьмешь меня сам? – слышу я ее вопрос.

Анна, моя сильная, ужасающая Анна. Я хочу крикнуть ей «берегись», сказать, что у этой твари в гнилых рукавах полно тузов. Но не могу. Поэтому мы с мамой просто жмемся друг к другу посреди шипящей перепалки между двумя сильнейшими духами, каких нам доводилось видеть.

– Переступи порог, красавица, – говорит он.

– Это ты переступи мой, – парирует она.

Она изо всех сил упирается в барьер. Наверное, голову ей давит не меньше, чем мне. Из носа по губам стекает тонкая струйка черной крови. – Возьми нож и приходи, трус, – кричит Анна. – Выходи и спусти меня с этого поводка!

Он весь кипит от ярости и скрипит зубами, не сводя с нее глаз.

– Твоя кровь на моем клинке, или парень к утру присоединится к нам.

Я пытаюсь стиснуть нож покрепче. Вот только руки я не чувствую. Анна кричит что-то еще, но я не понимаю что. Такое ощущение, что уши набиты ватой. Я больше ничего не слышу.

Ощущение такое, будто слишком долго пробыл под водой. Я по глупости израсходовал весь кислород и, хотя знаю, что до поверхности всего пара гребков, едва успеваю добраться туда сквозь удушающую панику. Однако глаза открываются в мутный мир, и я делаю первый вдох. Не знаю, может, я хватаю воздух ртом. Похоже, что так.

Лицо, наблюдаемое мной по пробуждении, принадлежит Морврану, и оно слишком близко. Рефлекторно пытаюсь вжаться глубже в то, на чем лежу, чтобы отодвинуться на более безопасную дистанцию от моховой бороды. Губы у него шевелятся, но никакого звука не издают. Абсолютная тишина, ни жужжания, ни звона. Уши еще не включились.

Морвран отошел, хвала богам, и разговаривает с моей мамой. Затем внезапно появляется Анна, вплывает в поле зрения и опускается на пол рядом со мной. Пытаюсь повернуть голову следом. Она проводит пальцами по моему лбу, но ничего не говорит. В уголках губ у нее подрагивает облегчение.

Слух возвращается странным образом. Сначала я различаю приглушенные звуки, потом они обретают четкость, но оказываются лишены смысла. Думаю, мой мозг решил, что его разорвали напополам, и теперь медленно втягивает щупальца, хватаясь за нервные окончания и перекрикиваясь через пропасти между синапсами, довольный, что все по-прежнему на месте.