— Погоди, — выговорила я, и голос был нечеткий и хриплый. — Я хочу принять ванну.

Стражник чуть не выронил горшок.

— Помыться, — поправилась я. — Это можно?

Стражник кивнул и вышел. Я села на постель, испачканную порядком, вытерла руки о простыню и принялась завтракать. Есть мне хотелось, организм отдохнул и требовал свое, и раз выпала такая возможность, упускать ее глупо.

Фрукты, хлеб, разбавленное вино, больше похожее на кислый сок, и мясо. Съедобное, а не та нога, в которой я едва не оставила зубы. Я думала, где Ару, куда делся Жак, хорошо бы их всех увидеть, а еще надо найти Люсьену и бежать отсюда как можно скорей. Дожевав кусок и поняв, что больше в меня не влезет, я составила посуду на пол — нет гигиены, значит, нет, — и открыла крышку сундука.

Загадка. Или старикан решил, что у меня от пережитого крыша поехала, или здесь в порядке вещей бача-пош и бурнеша. Если так, подумала я, расправляя мужскую одежду, то я почти спасена. Почти, потому что черт знает, что у меня за семья и как относятся к бача-пош в этом мире. В нашем мире они имели намного больше привилегий, чем женщины, а здесь могли и камнями забить.

И тряпки. Рванина, но чистая, и о том, зачем они в сундуке, догадаться было несложно. Я так и сидела с камзолом и тряпками, разложенными на коленях и кровати, когда явился стражник и пригласил меня мыться.

Я ожидала общественные бани, но нет. Такое же отделенное занавесками тесное пространство с огромной бочкой, ковшом, висящим на ней, и низкая лавка. Я скинула на лавку чистое белье, разделась, оценив ущерб, причиненный мне с момента, как я пришла в этот мир. Неслабо, все тело сплошной синяк, но кроме царапин и ссадин, порой глубоких и обширных, ничего, что говорило бы, что жить мне осталось недолго. Раскидав по полу грязное белье, я забралась по приступочке в бочку.

Комфорт как он есть: даже стульчик, на котором с трудом, из-за роста, но можно сидеть. В норме голова человека должна торчать над краями бочки, у меня все ниже ноздрей оказалось под водой, но я не жаловалась, наоборот. Прекрасно. Блаженство. Не помню, чтобы я испытывала подобное — горячо, расслабляюще, чисто. Относительно, поскольку я подозревала, что ополаскиваться мне придется все той же водой, зато я обнаружила плавающую в бочке мочалку, и не думая, из чего она сделана, пустила ее в ход.

Пусть идет время, мне наплевать. Чем дольше я провожусь, тем позже наступит расплата. Пока вода не остыла совсем, я плескалась, затем вылезла, наплескав на пол, сдернула простыни с лавки, обмоталась ими, посидела, прислушиваясь. Раздавались приглушенные голоса, что-то упало, дерьмом тоже внезапно завоняло как-то явственно. Я отжала волосы, оделась, отметив, что замену туфлям никто не нашел… интересно. Эта одежда все же мужская, обуви моего размера у них нет?

Я отдернула полог и вздрогнула. Стражник, который меня привел, дежурил, ждал, пока я выйду, значит, я под арестом. Погано. Но я кивнула, ловя мокрой еще головой ветер и радуясь, что на улице жарко.

— Господин наместник ожидает вас, — раздался голос, и я, обернувшись, заметила еще одного чиновного старичка. — Вильфонт, адъютант его превосходительства.

Я скривила в ухмылке ту сторону лица, которую Вильфонт не видел.

— Я провожу вас, господин, — продолжал Вильфонт, а я размышляла, как бы удрать. Если разбит лагерь стражников, то что-то похожее, причем недалеко, должны соорудить и уцелевшие горожане, и Люсьена с эльфенком по идее пока пристроились там. — Его превосходительство весьма благодарен вам за ваш героизм и полагает, что его высочество и его величество вас также отметят. Это честь.

Велика честь, когда нечего есть… а мне нечего, надо вернуться к себе и хотя бы еды набрать, если ее уже не утащили. Сколько нам тащиться до Лантора? Так и эльфенок вырастет и начнет говорить.

Вильфонт вывел меня из шатра, и я погрузилась в мельтешение, суету и крики. Люди бегали хаотично, натыкались друг на друга, ругались, но перед нами расступались, когда нас видели. Когда нет — толкали. Мы отошли далеко от шатра, и я уже не поручилась бы, что помню, какой мне нужен. Кажется, вон тот, самый здоровый, но они все были площадью метров триста. Муравейники. Интересно, как их делают?

Я не утерпела и спросила у Вильфонта. Он рассмеялся и с охотой пояснил:

— Гномская работа. Любая вещь, созданная гномами, стоит своих денег, господин.

Он даже не спросил, как меня зовут. Впрочем, для меню им мое имя не нужно, а казнить можно и безымянного…

Одежда была мне по размеру, но не такая удобная, как та, которую я стащила. Зато она обезличивала меня, и никто не обращал на меня внимания: форма и форма. Вильфонт привел меня к красному шатру, попросив подождать. Я кивнула и пару раз мысленно хлопнула себя рукой по лбу. Самая важная локация для атаки? Вон та, ее отлично видно с этого холма. Ну или от наместника и правда кто-то очень хотел избавиться.

Вильфонт вернулся.

— Подождите немного здесь, господин, за вами выйдут, как его превосходительство освободится. У него нежданный гость.

«И ты бы еще дольше провозился», — не сказал, но явно подумал он. Я пожала плечами: подожду, но вот сесть некуда — это печаль.

Я думала, он уйдет по делам, но он вернулся в шатер. Я заскучала. Мерить шагами пятачок у входа было тоскливо. Сбежать? А если мне дадут денег?

Начинало смеркаться. Я спала сутки, не меньше. После ванны голова звенела, а может, это сверчки собрались в траве, отчитывала кого-то в кустах птаха. Обитатели лагеря бросали дела и кучковались для вечерних сплетен. Неподалеку от шатра старикана начали разводить костер, и я все думала пойти туда немного погреться: ветерок холодил тело, я могла и простыть. Но куда интересней было, насколько дистанция от костра до шатра безопасна.

Разговоры доносились до меня любопытные. Обсуждали канваров — их пытались выгнать из развалин города, но местами они умудрились окопаться и даже держать какую-то оборону. На месте уже зачищенном нашли все самое ценное — битую посуду, целый склад оружия и сожженные шмотки. Недогоревшее тряпье канвары защищали пуще жизни. По оценке стражников, в город сбежалось порядка семи-восьми стай общей численностью особей триста, не считая не вынесших разлуки самок, и в город пока никого не пускали.