время испанка, заплатив по счету, ушла с террасы и через час покинула Монако на своей паровой яхте, оставив после себя только воспоминание о своей смешной и странной внешности.

II

ЗАМЫСЕЛ

Арнольд Мессенджер, давая мне связку бумаг, из которых почерпнута большая часть эпизодов этого рассказа, забыл в то же самое время снабдить меня данными из своего прошлого, чтобы дать мне, как биографу, возможность вполне оценить этого выдающегося человека. Я видел его недавно в Монтевидео, где он играл по очень большой ставке, но потерял почти все, что поставил, даже несомненную дружбу молодого человека по имени Генри Фишер, бывшего с ним в то время.

Не имея точных данных, мне теперь нелегко выполнить эту задачу. О детстве и молодости его я мало узнал, за исключением того, что он был исключен из колледжа Магдалины Кембриджского университета, не получив никакой ученой степени. Последующие годы его прошли в беспечной роскоши, и если б не денежное вмешательство его дяди, богатого собственника резиновой мануфактуры в Грантаме, то он мог бы очутиться на скамье подсудимых. Но он избежал этого, благодаря помощи дяди, а также своему замечательному уму, хотя и дурно направленному.

Во время своих скитаний по Лондону, спустя два года после выхода из Кембриджа, он познакомился с юношею, которого выдавал за своего брата. Юноша сблизился с ним во время уличной ссоры, и после взаимных признаний между ними возникла странная, необъяснимая дружба. Хель Фишер был сын торговца кофе в Ливерпуле. Он лишился матери при рождении, много перенес от отца, грубо проявлявшего свою родительскую власть; четырнадцати лет вышел из частной школы в Эдгбастоне в Бирмингемском графстве. В Лондон он приехал, подобно многим другим, с надеждою, со страхом, но без друзей, без знания, без плана, без будущности. В первый же вечер своего приезда случайное любопытство привело его в середину толпы, которая собралась, как это часто бывает в Англии, — смотреть, как пятеро напали на одного. Инстинктивно приняв сторону слабого, он вмешался в драку и в скором времени очутился в комнатах Арнольда Мессенджера, где и рассказал серьезному, сосредоточенному, но симпатичному незнакомцу всю историю своей жизни.

Результатом была дружба, продолжавшаяся без перерыва около трех с половиною лет. Фишер много знал для своего возраста, хорошо владел пером и прочел много книг. Заметьте странную прихоть судьбы, которая ввела такого прекрасного юношу в общество одного из самых ловких и усовершенствованных «рыцарей индустрии» в Лондоне. Арнольд Мессенджер в это время, да, думаю, и впоследствии также, доставал себе средства к существованию мошенничеством. Найдя необыкновенно удобным для себя пользоваться услугами человека, который никогда не расспрашивал его, но с точностью приводил в исполнение его планы без надоедливого любопытства, он, до сих пор не оказывавший внимания даже собаке, был принужден отвечать на привязанность великодушием. Он принял на себя роль старшего брата, охранял юношу от участия в своих опасных похождениях, гордился мыслью, что Фишер считает его честным, и тратил свои деньги на юношу с великодушием, которое доказывало, что у него была и хорошая сторона характера.

Это именно и был тот праздношатающийся, которого я видел в Монако в обществе Кеннера. Его друг, американец, слыл богачом, на самом же деле он привел свою яхту в Средиземное море только с целью обобрать кого-нибудь. Но судьба не улыбалась ни ему, ни Мессенджеру. Они не могли встретить ни одного глупца, у которого бы можно было «почистить карманы». Теперь, особенно для англичанина, ближайшее будущее было так мрачно, что он уже подумывал, как бы бежать из гостиницы, не заплатив по счету. Его плутовская изобретательность уже истощилась.

Это случилось как раз в то время, когда они встретили испанку и ее дочь Инессу. Они наблюдали, как женщины уезжали из города на своей яхте, явно направляясь в Геную. После юноши блуждали с час в красивой, небольшой гавани и потом вернулись по просьбе Мессенджера отыскивать своих приятелей. Из них я достаточно много говорил о Фишере, семнадцатилетнем юноше, но мало знал о другом молодом человеке, Сиднее Кепле, лет двадцати четырех. Фишер встретился с ним в Монако. Он называл себя клерком банкирской конторы Кепль, Мартингель и К0, во главе которой стоял и считался солидным человеком его дядя. Сидней был совсем мальчиком и по виду, и по убеждениям. Он с удовольствием катался на лодке со своим приятелем. В это утро Мессенджер и американец застали их только что возвратившимися с прогулки верхом, еще в шпорах, в изобилии уничтожающими рыбу, мясо и живность, что служило им завтраком. Во время разговора, который они вели не умолкая, юноши ни на минуту не выпускали из рук ножа и вилки и не давали отдыха слугам.

— Знаете ли что, Принц, — сказал Фишер, принимаясь за блюдо с лесной земляникой с особенным аппетитом, — дорога в Ментону самая грандиозная, какую я когда-либо знавал. Никогда в жизни не видел растений, подобных этим громадным кипарисам и молочайникам. Мы снова любовались сегодня утром белоснежными вершинами Корсики. Они были величественны на солнце, подобно горам на картинах, и так ясны, как на фотографии. Не правда ли, Кепль?

Сидней Кепль, который неохотно допускал, что можно найти что-либо красивое в четырех милях от Черинг-Кросса, ответил прозаично:

— Славная старая Корсика!

— Вот животное-то! — продолжал Фишер, не замечая грубости своего собственного замечания. — Я показываю ему на холм, покрытый зелеными оливковыми и лимонными деревьями, а он говорит, что это ему напоминает парк Регента. Мне кажется, единственная вещь на свете интересует Кепля — это кеб или билет в театр!

— Он только смеется над вами, Хель, — проговорил Принц, куривший и с приятной улыбкой слушавший болтовню. — Но если вы к нему обратитесь серьезно, то он прочитает вам обстоятельнейшую лекцию о гелиотропе и целый трактат о грушах!

— Разве? — возразил Фишер в ожидании сладкого блюда. — Вы себе представить не можете, что это за неартистическая натура: одни факты и цифры, как механический счетчик. Сегодня вечером он возвращается в Лондон, чтобы везти в Петербург Бог знает сколько бочонков золота.

Американец, читавший во время этого разговора, прислушался. Принц также положил газету, которую держал в руке.