«Мы, Густав, Божию милостию свейский, готский и вендский король, челом бью твоему велъможнейшему князю, государю Ивану Васильевичу, о твоей милости»…

— Боже мой, — мотнул головой старик. — За что мне такие унижения на старости лет. Я — челом бью.

Он вздохнул и продолжил диктовать письмо. Закончив, подозвал пажа к себе:

— А теперь я скажу, какую кару тебе предстоит понести, мой мальчик, — хрипло сообщил Густав. — Я разрешаю тебе переодеться, но после этого ты, как сможешь быстрее, помчишься в Новгород, к царскому наместнику, отдашь это письмо, пообещаешь немедленно отпустить всех пленных русских безо всякого выкупа, ты пообещаешь ему любые дары, какие он только захочет. Можешь стоять на коленях, плакать, терпеть любые оскорбления и унижения, но ты обязан уговорить воеводу отозвать свою рать от Выборга.

Господи, что за безумие побудило меня начать войну с московитами?! Скажи, пусть остается все по старому уложению. И коли они согласятся, именем моим можешь заключить мир хоть на полста лет. Ступай.

* * *

— Скажи мне что-нибудь хорошее, Леша, — попросил Кузнецов, встретив вернувшегося Комова на опущенном мосту и крепко обняв. — Я понимаю, что сперва тебя накормить нужно, напоить, воды согреть для мытья. Но уж очень тоскливо здесь. Обрыдло в четырех стенах сидеть.

— А что, разве никто ничего хорошего не привез? — удивился запыленный за время долгого пути, небритый, но бодрый и загорелый Алексей. — Совсем ничего?

— Ну почему ничего? — пожал плечами фогтий. — Английская королева прислала длинную лекцию о том, почему я не умею права продать эти острова. Испанец просто обругал нехорошими словами. Французский Генрих не ответил, поляки тоже. Шведы войну с нашими затеяли и вешать Эзель себе на шею не хотят. Блин, прямо хоть на помойку его выбрасывай.

— Ох, Витя-Витя, — укоризненно покачал головой Комов. — Ну что бы ты без меня делал? Ладно, на, держи, — он полез за пазуху, достал оттуда скрепленный сургучом свиток и вручил Кузнецову. — Помни мою доброту.

— И что тут? — встрепенулся фогтий.

— Там написано, Витек, — похлопал Кузнецова по плечу Леша и пошел дальше во двор: — С тебя бутылка, начальник.

— Ага, — покрутил в руках послание Виктор, щелкнул пальцами стражнику: — Мост подними, — и побежал наверх, в библиотеку.

Расшифровывали послание все втроем — фогтий, Игорь Чижиков и Неля. Из-за излишне красивых слов, которых не понимал никто, а также того, что текст был на датском языке, слишком отдаленно напоминавший знакомый присутствующим немецкий, дело двигалось с трудом — но двигалось. К вечеру им удалось понять основное: датский король Фредерик предлагал эзельскому епископу Христофору Мюнхгаузену право жить на острове, получать пенсион, плюс защиту, уважение, неприкосновенность и еще какие-то блага, плюс десять тысяч талеров на признание сюзеренитета Дании и принятие на острове королевского наместника.

— Вот халявщик! — возмутился Кузнецов. — Десять тысяч! Да за эти деньги замок можно просто распродать на кирпич! Нет, ребята, так не пойдет. Давайте рисовать ответ: никаких пансионов и никакого уважения. Пусть он просто забирает остров и платит… Ну ладно, скинем ему треть. Сто тысяч наши, а Эзель — его.

Через день Леша Комов, опять отказавшийся от напарника, вышел через ворота замка и направился в порт. Еще через две недели он вернулся назад, но на этого раз не с письмом, а в сопровождении одетого в длинный черный гаун и широкополую шляпу мужчины.

— Ага, у нас гости, — понимающе кивнул Кузнецов. — Что же, будем растопыривать пальцы. Встречать я никого не пойду, а вы приводите их ко мне. Епископ я или нет?

Он прошелся по библиотеке, нашел красную четырехугольную шапочку и, водрузив ее на голову уселся в кресле — ни одна другая одежда эзельского епископа ему не подходила. Ждать пришлось недолго: спустя несколько минут дверь отворилась, и к нему, в сопровождении Комова, Чижикова и Нели вошел таинственный незнакомец.

— Кай Ульрик Микаэлис Бенджамин де Саннемус, — сняв шляпу, вежливо поклонился хозяину замка он.

— Карл Фридрих Христофор Иероним фон Мюнхгаузен, — склонил в ответ голову фогтий. Раз уж назвавшись этим именем, он решил следовать ему до конца. К тому же католический епископ с русской фамилией Кузнецов мог показаться европейцам несколько… Подозрительным. — Прошу садиться. Приказать принести вам вина?

— Если можно, подогретого, — принял предложение гость и опустился на стул. Перевернув шляпу, он сдернул с рук перчатки, кинул их внутрь и отложил свой головной убор на недалекий подоконник. — Значит, замок действительно ваш?

— А вы в этом сомневались, уважаемый господин Бенджамин?

— Я? Нет. Знакомство с бароном Алексеем заставило меня поверить всему. Но вот мой король…

— Барон Алексей? — Кузнецов перевел на Комова удивленный взгляд.

Тот виновато развел руками: дескать, так получилось.

— Да, — кивнул гость, — барон сказал, что вы тяготитесь этим званием и близостью как к языческой Московии, так и к еретической ныне Лифляндии. Что вы желаете покинуть эти места и перебраться поближе к Риму…

— Тяжело тут, господин Бенджамин, — немедленно поддакнул Кузнецов. — Ой, как тяжело. Эти чертовы проповедники лезут изо всех щелей. Выгонишь в дверь, лезут в окно. Выкинешь в окно — вползают через трубу.

— Да-да, конечно, — согласился гость. — Они надоели вам настолько, что вы, получив назначение всего несколько месяцев назад, уже успели уговорить папу Марцела второго избавиться от здешних земель?

Виктор опять стрельнул глазами в сторону Комова, и тот снова развел руками.

— Ведь всего четыре месяца назад эзельского епископа звали Германом Веландом, если верить его собственноручному письму.

— Простите, господин де Саннемус, — холодно поинтересовался Кузнецов, — вы догадываетесь, где сейчас находитесь?

— Полагаю, в замке эзельского епископа, — кивнул гость.

— Этот замок, как и все епископство, продается. Какое вам дело, почему мы решили от него избавиться? Хотите — покупайте, хотите — нет. К чему этот беспредметный разговор?

— Вопрос заключается в том, насколько законной окажется эта сделка, господин епископ, — спокойно ответил дворянин. — И я прошу прощения, если вы почувствовали себя оскорбленным.

— Вы получите документ со всеми епископскими печатями и моей подписью, сами печати и этот замок, из-за стен которого нетрудно держать под присмотром весь архипелаг. Что вам нужно еще?

— Признания. Признания всеми окружающими монархами законности заключаемого союза. Особенно — католическими монархами. Нам совсем не хочется постоянно вести войну против королей, желающих выполнить святой долг и вернуть этот остров Церкви. Особенно, если после этого на нем можно будет оставить своего наместника и свой гарнизон. Вы меня понимаете, господин епископ?