Софьи Борисовны, и «Мойдодыр» с «Тараканищем» вашего деда — он денежки-то получил. Дайте угадаю — он как высмеянный им Шолохов построил в своём селе школу для детей? Хрен.

— Пётр Миронович, умоляю вас! Вы за один час сломали всю мою жизнь. Я теперь не знаю, где правда. Не знаю, что такое хорошо и что такое плохо. Хоть самой в петлю лезь. Откуда вы взялись? — заревела в полный голос Чуковская.

— Пётр Миронович, — вдруг сквозь рыдания бедной женщины донёсся голос Смирновой.

— Да, Вера Васильевна.

— Это тоже ваша работа?

— Нет, там же написано — Александр Генрихович Франк, хирург.

— Ну, на пасквиле Синявского тоже «Терц» написано. Ваша манера, не спутаешь. Все иезуиты от зависти в гробу переворачиваются. Сильная вещь. Я всю жизнь курю. Сколько раз бросить хотела, потом смирилась. А вот сейчас думаю — если, как только рука потянется к папиросе, брать в эту руку вашу газету, то бросить будет легко. Страшный вы человек. Гениальный и страшный. Это же надо, придумал: «светлая девушка Люша». В точку-то как. А ведь первый раз видитесь. А ваши повести про Буратино так же хороши?

— Вам судить, — пожал плечами Пётр.

— Дайте-ка мне рисунки. Сильно. Как может в одной голове столько талантов умещаться? Вас, Пётр Миронович, в Кунсткамеру надо. Я все дела брошу и не буду ни с кем разговаривать, пока эти две ваших повести не прочитаю. Приходите в понедельник с самого утра, будем с Константином Александровичем Фединым лично решать, что делать с вашими творениями. Если не хуже, чем у Толстого — обещаю вам тираж в сто тысяч. Не на один дом гонорара хватит — и вправду школу сможете открыть.

— Спасибо. Когда сюда ехал — на другую встречу рассчитывал, — сознался Пётр.

В это время зашёл Федин с двумя женщинами.

— Вот, Ольга Афанасьевна, это и есть автор, — ткнул пальцем в Тишкова мэтр.

— Пойдёмте с нами. Это нужно немедленно зарегистрировать и отдать в отдел распространения, — не представилась женщина.

— Я бы не хотел, чтобы эти песни исполнялись до 9 мая, — сморщился Пётр, опять по новой объясняй.

— Вы коммунист? — нахмурилась вторая непредставленная.

— Я — Первый секретарь Краснотурьинского горкома КПСС.

— Ого, — все шестеро удивились.

— Тем более должны понимать, что эти песни должны в праздник звучать на всю страну, — не сдавалась неизвестная.

— А что скажет Екатерина Алексеевна Фурцева? — усмехнулся Штелле.

— Я — Фурцева.

— Мать твою!

Событие сорок пятое

— А вас как зовут, молодой человек? — сделала вид, что не услышала последней фразы, Фурцева.

— Тишков Пётр Миронович, — поклонился Пётр.

— Что это вы мне кланяетесь, будто я королева английская?

— Екатерина Алексеевна, а вы знаете, как вас за глаза называют? — решил сыграть ва-банк Пётр.

— И как же? — нахмурился министр.

— Екатерина Великая, или Екатерина III, — снова изобразил поклон Пётр.

— Вот ещё! — вздёрнула нос Фурцева и приложила все силы, чтобы не улыбнуться.

Ну, Пётр-то стоял в шаге и заметил, что женщина осталась довольна.

— Пётр Миронович, я эту кассету забираю с собой. У вас ведь есть тексты и ноты этих песен? — и ткнула плёнку чуть не под нос Петру.

— Есть. И этих, и ещё нескольких песен, — подтвердил Штелле.

— Так у вас и другие написаны?

— У меня есть кассета с детскими песнями. Я сейчас пытаюсь написать детскую музыкальную сказку-детектив, вот там одна песня из этой сказки.

— Можно услышать? — уселась на освобождённый Смирновой стул Екатерина III.

— Магнитофон нужен.

— Да вон он, в приёмной, — открыл дверь Федин.

Пётр вышел в приёмную, взял со стола «Яузу» и занёс в кабинет Смирновой. Потом достал плёнку из портфеля и поставил. Включил, и только когда заиграла музыка, понял: он не перемотал кассету после прослушивания её в Свердловске. На этой стороне были другие песни.

И снится нам не рокот космодрома,

Не эта ледяная синева,

А снится нам трава, трава у дома,

Зелёная, зелёная трава.

— Извините, это не те песни. Детские на другой стороне, — попытался Штелле остановить воспроизведение.

— А ну стоять! — рыкнула Фурцева.

Следующей была нетленка Пахмутовой «Надежда».

Светит незнакомая звезда.

Снова мы оторваны от дома.

Снова между нами города,

Взлётные огни у космодрома…

Здесь у нас туманы и дожди,

Здесь у нас холодные рассветы,

Здесь на неизведанном пути

Ждут замысловатые сюжеты…

Припев:

Надежда — мой компас земной,

А удача — награда за смелость.

А песни довольно одной,

Чтоб только о доме в ней пелось!

Единственное, что они с Викой поменяли — так это слово «аэродрома» заменили на «у космодрома». Такая малость — но теперь это точно была космическая песня.

За этой последовала песня «Трус не играет в хоккей». Опять у Пахмутовой украли. Гости и хозяйка кабинета сидели заворожённые. Это были не военные песни, которые они только услышали — но ведь они тоже были шедеврами. После зазвучали «Снегири» Трофима.

За окошком снегири

Греют куст рябиновый,

Наливные ягоды рдеют на снегу.

Я сегодня ночевал с девушкой любимою…

И напоследок вдарили «Снегири» Виктора Королёва.

А щеки словно снегири, снегири, на морозе все горят, все горят.

Кто-то снова о любви говорит уж который год подряд.

А щеки словно снегири, снегири, на морозе все горят, все горят.

Кто-то снова о любви говорит уж который год подряд.

Зашипела пустая плёнка.

— Нда. Пётр Миронович, а вы с этой планеты? — через долгих пару минут стряхнула оцепенение Екатерина III.

— Как это?

— Ну не может композитор писать только шедевры. У вас плохие песни есть? Эту кассету я тоже забираю, скоро ведь День космонавтики.

— Ну, я не совсем композитор. Я скорее поэт. А музыку мы вдвоём с приёмной дочерью придумываем. Я ведь даже нот не знаю, — отмахнулся Тишков.

— Правда, не знаете нот? — все шестеро хором возопили.

— Правда, не знаю. Я напеваю, а Машенька музыку подбирает. Сидим так весь вечер и мучаем гитару, пока не получим приемлемый результат, — сделал вид, что скромно потупился, Пётр.

— Каждый день новую песню? — Екатерина Великая аж со стула соскочила, — Постойте. Вы сказали — приёмная дочь. Сколько ей лет?

— Десять.

— Ни х… себе! — ахнула министр культуры, — Эти песни написал человек, который не знает нот, нигде не учился, ни на какого музыканта, и девочка десяти лет?

— Ну да. Мария Нааб ходит в нашу музыкальную школу. Ну, ещё ведь и аранжировки придумывал Отто Августович Гофман, руководитель нашего симфонического оркестра.

— Почему такие фамилии странные? — скорчила гримасу Фурцева.

— Краснотурьинск — это маленький город на севере Урала. Его строили пленные немцы и