Личный «доктор Ватсон» Гая пошевелил пальчиками, подумал и согласился.

– Но не будем больше ругать ни эльбов, ни людей. Скучно. Признаем лишь, что ни тем ни другим на двушку не пробиться. Закрыта она для них! – закончил Гай.

– А кому тогда достанется двушка? – жадно спросил Дионисий Тигранович. Правую руку он незаметно опустил в карман и водил там вслепую карандашом по случайной бумажке. Хоть какие-то останутся зацепки для памяти.

– Мне! – просто ответил Гай. – Я сплав человека и эльба. Сплав, Дионисий, именно сплав! Человек ли я? Да, человек! Эльб? Да, и эльб тоже! Как такое возможно, спросите вы? Легко! Ваш опекун где-то там, извне, оттого-то он и не слышит нас сейчас! – Гай махнул рукой в пространство. – Мой эльб здесь… – он показал пальцем на свою мягкую, теряющую очертания голову и лицо, по которому пробегали волны. – Он такой же одинокий несчастный изгой, как и я, покинувший болото еще крошечной и слабой личинкой! Он так же ненавидит эльбов, как я ненавижу людей! Мы с ним одно целое! Я – уже не я. Он – уже не он. У нас нет конфликта двух воль, как у вашей чокнутой Круни! У нас одна воля! Одно тело на двоих. Мы одно целое!

В голосе Гая звучала бредовая увлеченность. Он то звенел как стекло, то становился глухим, то истончался. Казалось, по голосу проходят такие же волны, как и по гнущемуся во все стороны лицу.

– Мы… мой эльб и я… особенные! Мы лидеры! Я понимаю, что слово банально, но не могу подыскать иного… Лидер – это тот, кто выбирает игру, увлекается ею, и он же первый нарушает ее правила! Знаете, Дионисий, как определить среди шумно играющих детей лидера? Надо смотреть, кто первый закричит «Давайте бегать!» и подавит бунт, если кто-то начнет протестовать. И вот уже все дети увлеченно носятся и даже наказывают тех, кто пищит, что хочет домой, и пытается перестать бегать. Но тут какой-то мальчишка решительно прекращает играть, громко говорит «надоело!» и предлагает другую игру. И кто же это? Да обычно тот же самый, который все и затеял!

– И чего же вы с эльбом хотите? – осторожно спросил Белдо, водя в кармане карандашиком. Он даже мимоходом успел ощупать и понять, что это была за бумажка, по которой он чертил. Чек из магазина.

– Мечта все та же. Одна и навсегда. Беззащитное сердце двушки. Мы – точнее, я, ибо мы едины, – шагнем на двушку, как только шныры своим цветком приведут в этот мир силы великой закладки.

– Как? – выдохнул Белдо.

– Закладка станет нашим пропуском туда. Главное – не напугать ее, пока она доверчива. Прижаться к камню, когда в него перетечет сила с двушки, просто закрыть глаза – и будь что будет. Что там говорила ваша городская сумасшедшая? «Я хочу гладить его… хочу греть о него пальцы… он мой, он подпустит меня… он добрый… он не ведает зла…»? Ну не смешно ли, Дионисий, что все злое так тянется к добру? По логике, оно должно тянуться к злу.

– Это известный парадокс, – скрипуче сказал Белдо. – По идее, уродливый, злой и противный мужчина должен искать себе жену тоже позлее и попротивнее, но нет – он будет лезть к красивым и добрым…

Гай продолжал говорить, но голос его осип. Он устал. Лицо перестало бугриться и приобрело более или менее твердые формы. Гай опомнился, кашлянул и положил подрагивающую, чем-то похожую на холодную медузу ладонь на лоб Дионисию Тиграновичу. Глаза Белдо остекленели, закрылись. Голова откинулась. Гай прислушался. Старичок дышал тихо и ровно, точно ему снились тонкорунные овечки, прыгающие через загончик в антураже неестественно зеленой новозеландской травы.

– Так… одно дело сделано. Теперь еще одно! – сказал себе Гай и, подавшись вперед, коснулся пальцем затылка водителя, на котором, если приглядеться, легко было обнаружить маленькую проплешину, образовавшуюся от многократных прикосновений.

Водитель вздрогнул и тоже все забыл.

– Поехали! Мы отвозим Дионисия Тиграновича домой! – громко велел Гай.

Серая машина тронулась. Старичок дремал. Машина уже свернула на Садовое кольцо, когда Дионисий Тигранович дернул головой и быстро в недоумении завертел ею:

– А? Где я? Что такое?

– Вы заснули, Дионисий! Клевали-клевали носом и уснули… Вон уже ваш дом! – ласково объяснил Гай.

– Я уснул? – испугался Белдо.

– С каждым бывает, – ответил Гай с усмешкой. – Дионисий! Свяжитесь с Гамовым! Узнайте, как у него дела. У меня большие надежды на Гамова.

– Хорошо. Позвоню, – недовольно отозвался старичок.

Что-то слегка укололо Дионисия Тиграновича в ногу. Он, удивленно ощупав, достал застрявший в кармане карандаш. Почему-то тот стоял вертикально, упираясь острой частью в бедро. Удивляясь, что карандаш застрял в таком положении, он сунул в карман ладонь и привел его в нормальное положение. Пальцы нашарили смятую бумажку. Белдо достал ее, мельком взглянул при свете фонаря. Чек из магазина, почему-то с дырочками от карандаша. Белдо, все еще злящийся на себя за сон в машине, с досадой скомкал чек и, приоткрыв стекло, пальцем выщелкнул его наружу.

Шевеля выглядывавшими из ботинка босыми пальцами, Гамов поднимался по лестнице. За ним послушно двигались Наста и Рузя.

– Что нам говорить? – спрашивал Рузя.

– В твоем варианте лучший способ общения – это значительное молчание, – посоветовал Гамов. – У тебя очень важное лицо. Достойное такое, серьезное. Тебя можно ставить даже с министром, но только при условии молчания. И еще одно: не обидьте ее случайно! Вообще никак не выражайте удивления!

– Что? Самая красивая женщина Земли не поймет? – насмешливо спросила Наста.

Гамов остановился, немного не доходя до высокой, деревянными рейками обложенной двери.

– Видишь ли… Думаю, лучше предупредить сейчас, – сказал он вполголоса. – Она действительно самая красивая женщина, но в шныровском смысле. Я видел ее фотографии и готов подписаться под каждым словом своего утверждения. Но когда ей было двадцать лет, бойцовая собака вцепилась ей в лицо, и остались страшные шрамы. Никаких пластических операций она делать не стала и просто замкнулась в себе.

– И она чем-то похожа на меня? – задиристо спросила Наста. – И чем же, интересно?

В двери на площадке провернулся ключ. Выглянуло женское лицо, до глаз обвязанное платком. Выглянуло и скрылось, оставив дверь открытой.

– Нас уже ждут! В окно увидели! – сказал Гамов и стал подниматься.

В коридоре их никто не встретил. Правда, у обувной полки стояли мужские летние туфли с кучей застежек и маленькой декоративной шпорой. Гамов вгляделся в эти туфли и нахмурился:

– Закон подлости в действии! Здесь Валиков!

– Кто это?

– Скользкая личность. Шпионит для Гая и Тилля. Спрячьте рюкзак в угол и закидайте его любым барахлом! Шныровских курток ни на ком нет? Хоть это хорошо! Нерпи снимите! – торопливо прошептал Гамов и, отвлекая внимание на себя, прошел в комнату, откуда его уже приветствовали голоса.