Это лишь отчасти было правдой, однако внешне казалось, будто Кеннеди пышет здоровьем, – атлетическая фигура, широкие плечи и грудная клетка, узкие бедра и стройные длинные ноги. Бронзовый оттенок кожи, вызванный болезнью Аддисона, он усиливал естественным загаром, регулярно принимая нагишом солнечные ванны на специальной огороженной площадке в Палм-Бич, а мускулы накачал благодаря плаванию в океане и в бассейне. Волосы у него ничуть не поредели, зубы оставались белыми, несмотря на любовь к сигарам. Амбициозность, сила воли и гены делали его столь неугомонно-энергичным, что остальные не шли с ним ни в какое сравнение. А к постоянной боли он давно привык. Куда больше его заботил собственный внешний вид, ведь он был очень тщеславен, над чем Джеки безжалостно посмеивалась при всем честном народе. Иногда из-за применения кортизона у Кеннеди опухало лицо, что сильно его расстраивало. Однажды в Палм-Бич, в присутствии своих обожательниц Эвелин Линкольн и Мэри Галлахер, он посмотрел в зеркало, потом похлопал себя по щекам и сказал: «Перед инаугурацией надо похудеть, иначе придется все отменить».

В ноябре – декабре Кеннеди сформировал свою администрацию, выбрав лучших из лучших, успешных бизнесменов и финансистов, так, например, пост министра обороны занял Роберт Макнамара, а министром финансов стал Дуглас Диллон; кроме того, Кеннеди привлек в качестве советников выдающихся ученых, таких как Макджордж Банди, Уолтер Ростоу, Бёрк Маршалл, историк Артур М. Шлезингер, юрист Ричард Н. Гудвин и др. Приближался день инаугурации, и они символизировали начало новой эры, тот самый Новый рубеж, о котором не так давно говорил Кеннеди.

Пусть отсюда до друга и до врага долетит весть о том, что эстафета передана новому поколению…

Из инаугурационной речи Джона Кеннеди

Вечером 20 января 1961 года в Вашингтоне шел снег; крупные пушистые хлопья медленно кружились в воздухе, когда Джеки в белом атласном платье от Cassinni, в изумрудах и брильянтах, взятых напрокат у Tiffany, вышла из своего дома, направляясь на инаугурационный концерт и гала-представление. События следующих двух дней сделают ее (в тридцать один год) мировой знаменитостью, женой тридцать пятого президента Соединенных Штатов Америки. «Включи свет, чтобы люди видели Джеки», – велел Кеннеди Биллу Уолтону, когда они ехали с концерта на гала-представление. Отныне свет всегда будет направлен на Джеки.

Гала-представление в официальную программу не входило, его организовали Фрэнк Синатра и Питер Лоуфорд. За счет средств, вырученных от продажи билетов (сто долларов с человека), предполагалось оплатить долги демократов по предвыборной кампании; приглашенные звезды выступали бесплатно, но, по слухам, собранные деньги ушли на оплату лимузинов с шоферами и шикарных номеров в отелях. Фактически получилось приватное торжество для клана Кеннеди и их друзей под джазовую музыку, праздник, который Кеннеди разделили со звездами шоу-бизнеса и хорошенькими девушками в коронах из искусственных брильянтов, которые в антрактах разносили гостям напитки. Синатра в полосатом костюме ввел в зал сияющую Джеки. Махалия Джексон исполнила «Усеянное звездами знамя» (The Star-Spangled Banner), Синатра спел одну из своих песен; также выступили Лоренс Оливье, Джимми Дюранте, Гарри Беллафонте и Бетт Дэвис, даже Элеонора Рузвельт присоединилась, прочитав вместе с Фредериком Марчем и Хелен Тробел «Минуту с Линкольном» (A Moment with Lincoln), основанную на прощальной речи, которую Линкольн произнес, уезжая из Спрингфилда в Вашингтон.

По окончании представления Джеки уехала домой, чтобы провести там последнюю ночь, а Кеннеди тем временем продолжили веселье, плавно переместившись в ресторан Пола Янга, где Джо и Роуз устроили «вечеринку в узком кругу» для трехсот приглашенных. Пол Фэй, приехавший в Вашингтон на инаугурацию, остановился у Бобби и Этель в Хикори-Хилле. По дороге на гала-представление Этель сказала Полу: «Надеюсь, ты найдешь, чем отблагодарить старушку Этель, потому что она приготовила тебе замечательный подарок…» «Подарком» оказалась кинозвезда Энджи Дикинсон. «Сумеешь понравиться, – добавила Этель, – будет тебе пара на вечер». Репортеры утверждали – а Фэй упорно отрицал, – что Фэй в тот вечер прикрывал амуры Кеннеди и Энджи Дикинсон. Мэри ван Ренсселаар Тэйер коротко написала: «Джон развлекался вовсю, а в 3.28 утра спецагенты доставили его домой».

В день инаугурации Джеки и Джон вместе позавтракали последний раз в библиотеке своего дома. На голубом небе ярко светило солнце, искрившееся в сугробах, мороз пробирал до костей. Кеннеди, как обычно, поставил перед собой на столик поднос – апельсиновый сок, бекон, два яйца пашот, тост, мармелад и кофе. Джеки сидела напротив с похожим набором – апельсиновый сок, тост с медом и кофе с обезжиренным молоком. Джон, по обыкновению, быстро просмотрел утренние газеты, а в 8.55 пошел к мессе в соседнюю церковь Святой Троицы. Потом оба оделись для церемонии. Джек следовал инструкции почтенного восьмидесятичетырехлетнего сенатора от Аризоны Карла Хейдена: «Передайте этому молодому человеку, что ему надо надеть визитку и цилиндр. Я хочу, чтобы он выглядел как настоящий президент». Джону пришлось повозиться с крахмальным стоячим воротничком, который не очень шел к его округлившимся щекам. Джеки надела простое бежевое шерстяное платье, пальто от Cassini и шляпку-таблетку в тон. Пальто с круглым собольим воротником под стать ее муфте пришлось на скорую руку снабдить теплой подкладкой, чтобы Джеки не замерзла. Со своим чутьем к театральности она специально задумала этот неяркий наряд простого покроя, чтобы выделяться на фоне толпы женщин, закутанных в меха.

Ровно в 11.03 Кеннеди прибыли в Белый дом на встречу с четой Эйзенхауэр: сорокатрехлетний Джон, самый молодой из тридцати пяти президентов США, первый президент-католик, первый, рожденный в ХХ веке, и Айк – в свои семьдесят лет самый старый из всех президентов США. После короткой встречи с тридцать четвертым президентом несколько дней назад Джон, который раньше посмеивался над Эйзенхауэром, старик, мол, только и знает, что играть в гольф, изменил свое мнение о нем. Кеннеди поразили проницательность Эйзенхауэра и ясность его ума. В свою очередь, Эйзенхауэр обнаружил, что вопреки его ожиданиям молодой политик отнюдь не самонадеянный мальчишка, и потому сердечно приветствовал своего преемника в Белом доме. А вот жены президентов были настроены друг к другу не столь благожелательно. Джеки и Мейми обменялись рукопожатиями, но атмосфера за кофе оставалась крайне напряженной, а Пэт Никсон вообще проигнорировала Джеки, когда та села на диван рядом с нею. Позднее, когда они ехали по Пенсильвания-авеню к Капитолию, Джон спросил бывшего Верховного главнокомандующего войсками союзников в Европе, читал ли тот «Самый долгий день» – нашумевшую книгу Корнелиуса Райана о высадке союзных войск в Нормандии. Эйзенхауэр коротко ответил «нет», и тут только Джон спохватился, что Эйзенхауэру незачем читать эту книгу, ведь именно он командовал упомянутой операцией. Во второй машине ехали Мейми Эйзенхауэр, Джеки и сенатор Стайлс Бриджес из инаугурационного комитета. Мейми, едва сев в машину, весело сказала сенатору: «В цилиндре Айк выглядит типичным ирландцем, верно?» Сенатора Бриджеса оплошность уходящей первой леди явно огорчила, Джеки промолчала.