– А что ты чувствовала?

– Боль.

– Я видел его…

– А что ты чувствовал?

– Слабость.

– Мне холодно, – Она поежилась.

– Все закончилось, – успокоил он Ее.

– Надолго? – доверчиво уточнила Она.

– Не знаю…

* * *

– Ты видел? – Первый позвал Второго.

– Ну и что? Обычное дело – рождение эгрегора.

– Семеныч его видел!

– Да ерунду он видел. То, что его разум мог придумать, то он и видел. Представлял. Я не видел никакого волка. Образовалась сущность и тут же отошла. В наш мир, наверное.

– Хм… – задумался Первый. – Тогда это подтверждает мою гипотезу о том, что мы есть эмоциональный мир людей.

– Мне вообще наплевать, – грубо оборвал его Второй. – Она все испортила! Она вела свою игру, подыгрывая Ребенку! Такой хороший был у меня план. Все идеально: Семеныч теряет работу, семью и любовь – все, почву у него из-под ног было так реально вывести. Он бы рухнул! Спился бы! Он Ее сам убил бы! Сдох бы и Мика. Она теперь попляшет у меня. Своими руками придушу!

– Я не думаю, что ты имеешь право так распоряжаться их жизнями, – засомневался Первый.

– Имею! Они – кто? Жалкие люди в примитивной, грубой форме существования. По сути, их масса тоже постоянна. Рождаются и умирают не по своей воле, а под нашим влиянием. Какая разница, какое их количество, и каким образом они сменяют друг друга?

– Ты знаешь, – Первого охватила, уже ставшая привычной для него, паника. – Это чудовищно. Они производят нас, мы превосходим их так, что они нами управлять не могут и попадают всецело под наше влияние. Это лестница. Они на ступеньке ниже, чем мы. Мы можем ими управлять. А над нами – кто стоит? И сколько этих ступеней?

– Бесконечность! – Второй злился на Нее. – Много ступеней. Только мне смешение не нравится!

– Какое смешение?

– Кто-то из этих людей стоит одной ногой на своей ступени и на нашей. И эгрегоры… Катенок и Мика – они стоят тоже на двух ступенях: нашей и более верхней. А меня раздражает такой беспорядок. Пусть Мика убирается на свою ступеньку. А Семеныч и Она – стоят на своих.

– Ребенок…

– Да. И он тоже в промежутке болтается. Вот из-за таких экземпляров и рушатся все миры. Куда Хозяин смотрит?!

– Хозяин, – Первого стала колотить дрожь при одном упоминании о Хозяине. Произошло столько событий, и они так влезли в земной мир, что за это неминуемо должно последовать что-то страшное.

– Зато Мика уменьшается. Он еле живой, – Второго ничего не беспокоило. У него была цель, которая не терпела ни опасений, ни сомнений. – Ее добью и все. Не вышло с Семенычем из-за нее. А с ней я не буду церемониться!

– Ты или Ребенок? – устало переспросил Первый.

– Он. И я в нем.

– Ты сделал из Ребенка «зверя».

– Ничего страшного. Я не делал, а оказался сильнее его. Это выживание. Он мог бы не впускать меня в себя. Он оказался слабее, – о том, что слабее оказался годовалый ребенок с неразвитым еще сознанием, Второй уточнять не стал.

– Но я в сомнениях. Можно ли все это делать и так нарушать свободу другого существа?

– По факту. Хозяин что-то нам сделал?

– Нет пока.

– Он все видит и знает. Значит, это можно. Убить эгрегора можно?

– Теоретически, да, – согласился Первый.

– Значит, судя по спокойной реакции Хозяина на то, что я одной ногой, как ты выразился, встал на ступень человеческого мира – ничего страшного. Какая разница, как я убью эгрегора? В своем ли мире, в честном бою или убрав его источники там?

– Не знаю…

– А я знаю. Если Хозяин молчит, значит, это не запрещено. У Мики есть способы защититься? Связать источники, оберегать их, создавать им условия. Есть?

– Есть.

– Он сам виноват тогда, – заключил Второй.

* * *

– Держи мне душ! Я буду голову мыть, – они сидели в джакузи.

– Иди ближе, – Семеныч не желал думать о том, что происходит или может происходить за пределами этого номера, за чертой данного временного отрезка. Что-то осталось в прошлом, часть назревала в будущем, но сердце его отвергло все. Все, кроме Нее. Семеныч понял, что ему абсолютно наплевать, что Она натворила, кому испортила жизнь, с кем была и на кого работала. Он Ее просто любит. Ни тени злости, ни капли раздражения не испытывал сейчас Семеныч. Хотя и знал, что придет утро, и придется что-либо решать. Но до утра было несколько тысяч мгновений, и их так не хотелось ни на что тратить, кроме настоящего момента, в котором по-прежнему еще были он и Она.

– Давай, – Она переместилась и устроилась между его ног.

Семеныч вспенил шампунь на Ее волосах. Она опустила руки и смирно сидела, нежась от удовольствия и наблюдая, как воздушная пена увеличивается под воздействием клокочущей поверхности воды.

– Твои документы остались у тебя сумке. Ребенок передал мне пакет в обед вчера, и я положила туда детские рисунки. Еле нашла типографские услуги, чтобы распороли и перепрошили пакет так, чтобы было незаметно. Этот пакет я и отдала Ребенку. Он оказался настолько глуп, что не удосужился проверить. Подозреваю, как он оплошал, когда их вскрыл, – движения рук Семеныча стали медленнее.

За этот вечер он успел попрощаться с работой, с семьей и с Ней, когда сказал: «уходи». Семеныч даже не думал о том, как будет жить дальше. Потом появилось видение животного, и стало не до внешних событий прошлого, которые разом померкли. Он припомнил встречу: действительно раздался смех, шум, а потом юрист вывел Семеныча из кабинета.

– А фотографии, предназначенные для твоей семьи, – продолжила Она, и Семеныч замер. – Лежат в тумбочке, возле кровати. Я вытащила их из почтового ящика, поскольку не спускала глаз со вчерашней ночи с Ребенка. Я ушла ночью. Ребенок – в автомобиль, и я поймала машину на дороге. Он к тебе в подъезд юркнул, и минут через пять вышел. Я еще долго стояла, ждала, пока дверь кто-нибудь откроет. Все думала, не взрывчатку ли Ребенок подложил. Но ты был в гостинице, и я особо за взрыв не беспокоилась. Но почтовый ящик тебе сломала, извини, потому что в подъезде ничего подозрительного не обнаружила. Знаешь, напоминает дешевый детектив прошлого века. Если бы нормальный человек захотел отдать фотографии или еще какой-либо компромат, то разве его кладут в почтовый ящик? Можно подослать курьера, вручить лично, переслать по электронной почте, наконец! Этот Ребенок – полнейший идиот! Ты говорил, у него свой бизнес? Интересно посмотреть на него, как управляющего, если он простые действия не в состоянии выполнить. Да, я, естественно для меня, посмотрела эти фотографии. Было малоприятно. Признаться, ты у меня хорош был… И остался.

Семеныч не шевелился. Он не мог осознать, что все остается на месте. Что ничего глобального не произошло, и его жизнь еще не разрушена.