Человек, получивший неожиданный удар, вскрикивал: «О, На!» – не понимая, что происходит. А На, моментально превратившись из самой прекрасной любовницы в отстраненно смотрящую на погибающего человека постороннюю сущность, спокойно оставляла его умирать, бросая на произвол судьбы.

«О, На!»

Она… Женщина…

Самая прекрасная женщина, с которой мужчина получал самое большое наслаждение, которое только может испытывать мужчина. Суперженщина. Дьявол в человеческом обличье. Если быть справедливым, то На не всегда наносила смертельный удар. То есть человек не всегда умирал сразу, но он быстро старел. Очень быстро, потому что после того, как На его бросала, жить ему становилось просто незачем. Выкрик: «На!», который использовала На, был древним магическим заклинанием, используемым для уничтожения эзотерических последователей, колдунов во времена святой инквизиции. Об этом написано так:

«И стало вдруг темно на душе. Не грустно, не тоскливо, а именно темно. Не смутная тревога терзала мою душу, а тьма беспроглядная. Не боязно стало, а смертельно страшно. Не звери окружали меня, а существа, для которых причинять страдания являлось смыслом существования. Не злые были эти существа. Они просто были именно такими, какими им было быть предначертано. Такими, какими их создали. Создал. Не тот создатель, который создал все, но не их, а тот создатель, который создал только их, но больше ничего. С резким хриплым криком: «На!», кто-то из них неожиданно сунул мне факел в лицо. И прежде, чем сгорели мои глаза, я мельком увидел, что меня окружали люди, стоящие под дождем. Они думали, что сжигая колдуна, они совершают добрый поступок. Но на самом деле, люди стояли не под дождем. Под дождем факел не разгорелся бы. На самом деле, люди сами стояли в огне».

Катер и На. Казалось бы, чуть ли не прямые противоположности. Но, единство и борьба противоположностей, однако. Катер и На были единым целым. Катерина… Катерина именно поэтому никогда и не любила своего полного имени. Буква «Е» искажала ее сущность, как ей казалось. Но фактически буква «Е» указывала именно на то, что едины были Катер и На…

Не стоило об этом говорить. Эти знания не должны быть сказаны словом. Это скрытые знания, они не должны быть доступны людям. Не успела еще Катерина убить автора этой сказки. Ну, ничего. Успеет еще, все к тому идет».

Взгляд Семеныча упирался в темноту номера. Ему казалось, что все кончено. И их запретные отношения, и их волшебная любовь, и его жизнь…

* * *

Она долго ждала, пока Семеныч перестанет ворочаться. Наконец, он затих, и Она выбралась из-под одеяла. Сгребла со стула свою одежду и, отойдя подальше от постели, оделась. Достав из сумочки две записки, сунула одну во внутренний карман пиджака Семеныча, а другую положила на столик, прижав чашкой.

Набрала номер телефона, неслышно приоткрыла дверь и сунула пакет в щель.

Стояла, прислушивась. Как только дверь на этаже хлопнула, Она выскользнула из номера.

«Увидимся вечером? Мне понадобилось срочно домой по семейным обстоятельствам. Будить не стала», – Семеныч еще раз перечитал.

«По семейным обстоятельствам?! Ночью?!» – он в бешенстве рвал записку на мелкие куски. Он окончательно понял, что с Ней, «такой новой», встречаться больше не сможет. Ему будет невыносимо тяжело с Ней встречаться, потому что он невольно станет Ее сравнивать с той, которой Она была раньше…

Спустившись на этаж, он подошел к администратору.

– Выезжаете?

– Я – да. А девушка еще на сутки останется. Я оплачу.

«Увидишься ты вечером с пустым номером. Без меня, пожалуйста. Даже сообщение отправлю, чтобы пригласила себе кого-нибудь. Фотографа, например. Чего номеру и ночи пропадать. Отличные декорации получатся. Мебель под старину. Постель – шире некуда».

* * *

Встреча с компанией одного из крупных заказчиков была назначена на девятнадцать. Семеныч вошел в переговорную. За овальным столом сидели генеральный директор компании, в которой работал Семеныч, акционеры и Ребенок.

«Это еще что?!» – Семеныч оцепенел, но тут же взял себя в руки.

Ребенка представили, как уполномоченного потенциального заказчика. Вошли юристы обеих сторон. Ребенок поднялся и попросил Семеныча выйти вместе с ним.

Семеныча так и распирало убить его тут же, на месте. Он еле сдерживался от гнева. Ребенок был уже для него не соседом, а тем, кто пытался сбить Ее на перекрестке; кто пробирался к Ней в гостиничном номере, во время того, как исчезали люди; кто душил Ее; и просто объектом для злости.

– Ты здесь. Как?

– У меня для тебя кое-что есть, – непринужденно начал Ребенок, доставая из внутреннего кармана несколько снимков.

Она садится к нему в машину. Ребенок целует Ее в кафе, а на столике лежит букет цветов. Ребенок встречает Ее с работы…

Семеныч вновь и вновь перебирал фотографии и ничего не понимал.

– Первое. Она – моя. И всегда была моей.

Семеныч сделал вялое движение головой, отрицая.

«Это объясняет, почему Ребенок на Нее кидался. Из ревности? Он Ее бывший парень? – успел подумать Семеныч. – Они сошлись, и поэтому Она такая сейчас? У Нее была временная влюбленность в меня. Если была, конечно. Или Она мстила за что-то Ребенку, встречаясь со мной».

– Второе. Твоя семья. Сегодня твоя жена достанет или уже извлекла копию этого из почтового ящика, – с этими словами Ребенок вытащил более увесистую пачку. На них Семеныч взглянул мельком. Он тут же узнал себя на не совсем приличных фотографиях, отражающих его, мягко говоря, не совсем семейную жизнь.

Семеныч понял, что его жена в семь часов уже давно дома. Хорошая и близкая ему женщина, которая никогда ни о чем не подозревала. Семеныч в этот момент возненавидел себя за то, что он – будет причиной огромнейшего разочарования, боли и огорчения ни в чем не виноватого человека, верного и преданного…

Почувствовав, что сердце его уже не бьется, оно кровоточит, Семеныч молча ждал следующего удара.

– А здесь, – после небольшой паузы Ребенок похлопал по дипломату. – Договора и проекты, расчеты, сметы, которые должны быть у тебя. И твоя компания через несколько минут узнает от меня, что ты продал ее, а я придумаю сумму предательства, пока есть время.

Семеныч без мыслей смотрел на черный кожаный дипломат. Ребенок невозмутимо продолжил, сменив тон:

– Пройдемте в переговорную? Нас ожидают.

– Что ты хочешь? Деньги? Сколько? – хрипло произнес Семеныч.

– Поздно, – Ребенок похлопал Семеныча по плечу. Повторил: – Пройдемте в переговорную? Нас ожидают.

Семеныч занял свое место. Он ничего не слышал. В ушах стоял монотонный гул. Только смутно видел, как тот достает из дипломата запечатанный бумажный пакет. Пакет расплывался в глазах Семеныча, превращаясь в белоснежный катер, а переговорная пошла рябью и стала бескрайним океаном, наполненным огненной водой. Сквозь завывание прибрежного ветра и всплески волн неясно слышались смех, шум, восклицания, разговоры…