Именно эту линию продолжает третий отрезок ХУШ песни (ХУ1П, 149-164). В нем выясняется, что ахейцы, бежавшие от Геракла, уже достигли берега и кораблей, что героям не удалось вынести труп из боя, что Геракл уже трижды хватал Патрокла за ноги, Аяксы же его отбивали, но он не отступал, и им не удавалось прогнать его прочь.

Вот в этой обстановке и вышел Ахилл к раскату ахейской стены (это уже пятый отрезок XVIII песни), стал надо рвом и, не мешаясь с ахейским войском, показался народу во всем своем величии — с пламенем, зажженным Афиной вокруг его головы, с эгидой богини на плечах. Оглушительным криком он внес смятение в троянские толпы. По-видимому, герои, несшие тело, все-таки не донесли еще тело до рва, так что либо ахейцы, добежавшие до берега, оторвались от них, либо берег и корабли мыслились не конкретно, а как общее обозначение ахейского стана. Так или иначе, но крик Ахилла, усиленный голосом Афины, отпугнул троянцев и позволил ахейским героям внести тело в стан.

Одна деталь подтверждает предположенную здесь хронологическую позицию этих отрезков после простого завершения линии Патрокла. В этой линии содержалась клятва Ахилла принести в жертву на похоронах двенадцать троянцев (XVIII, 336-337). А здесь, в конце отрезка, после величественного описания крика Ахилла, есть странное изолированное сообщение:

Тут средь смятения, от собственных коней и копий,

двенадцать

Сильных погибло троянских мужей (XVIII, 230-231).

Для иллюстрации гибельности Ахиллова крика сообщение чересчур мелко, да и по стилю отличается от масштабности всего описания. Вот если певец имел уже в перспективе клятву Ахилла, тогда его готовность приписывать Ахиллу гибель безымянных троянцев порциями по двенадцать человек психологически понятна.

О хронологических отношениях выхода Ахилла на раскат к сценам, в которых участвует Фетида, уже говорилось: выход Ахилла введен позже этих сцен.

Можно лишь догадываться, зачем понадобилось вмешательство безоружного Ахилла в бой за тело Патрокла, если по ранней версии ахейцы обходились без Ахилла. Но догадки эти не так уж беспочвенны. Во-первых,

Ахилл — повелитель и друг Патрокла, отправивший его в бой, на гибель. Так что участие Ахилла в вызволении тела Патрокла, хоть и не предусматривавшееся первоначальным вариантом сюжета (там спасителем был Аякс), само напрашивается и в общем понятно; непонятен лишь повод для этого. Во-вторых, хоть Фетида и не мотивировала свою задачу необходимостью отвоевывать тело Патрокла, сама отправка Фетиды за доспехами для Ахилла все же породила идею о стремлении Ахилла немедленно в бой, а тем самым и предпосылки для его активизации в эпизоде спасения тела друга. А то получается несуразно: такой великий герой, рвущийся в бой, а тело друга спасают без него. Правда, он, по этой версии, лишился доспехов, но все же его бездействие должно производить скверное впечатление. В-третьих, Аякс и Менелай теперь ведь уже посылают Антилоха к Ахиллу. Посылать им его больше незачем, как чтобы звать его на помощь. А коль зовут, пусть и без надежды на успех, естественна все-таки идея реализовать его прибытие. Вот и реализовали — без доспехов и даже без оружия (хоть оружие-то у него было!). Но с чудесной помощью Афины.

Каким образом Афина оказалась рядом с Ахиллом, несмотря на запрет Зевса богам вмешиваться в войну, наложенный им в VIII песни? Видимо, надо связать с данной чередой вставок отрезок из XVII песни (XVII, 543-596), где сам Зевс посылает Афину взбодрить данаев, сражавшихся за тело Патрокла. Одетая в багряный облак, она сошла на землю и в облике Феникса явилась Менелаю. Одновременно в облике Фенопса к Гектору явился Аполлон.

10. Вмешательство Геры. Остается рассмотреть последний из выделенных блоков — блок Геры. Афина появляется при Ахилле как-то внезапно и в контексте XVIII песни немотивированно. По нынешнему составу XVIII песни всю подготовку выхода Ахилла на раскат проводила Гера, которая, в отличие от песен о Диомеде, V и VIII, Афину на сей раз не звала. А без зова Афина и знать не мота о выходе Ахилла на раскат: ведь дело это готовилось в тайне от Зевса и прочих богов! Итак, в подготовке выхода Ахилла участвует Гера без Афины, а в выходе — Афина без малейшего упоминания Геры. Это говорит о том, что эти отрезки — четвертый и пятый — сочинялись разными певцами.

Даже в изложении выхода Ахилла к войскам его поведение мотивируется не советами Геры, переданными Иридой, а запретом матери, наложенным перед тем. Советы Геры обходятся молчанием, будто их и не было. Эго говорит о том, что когда создавался отрезок с выходом Ахилла на раскат, советов Геры и в самом деле в поэме еще не было. Отрезок с ними, т. е. четвертый в XVIII песни, включен позже. Он сделан после сцен с Фетидой и после вставки о щите в «Гоплопею».

Он позже и предшествующего (в тексте песни) отрезка об отчаянном положении ахейских героев на поле брани — примыкает к нему через поправку к рассказу об успехах Гектора: «он бы (Гектор) захватил (тело Патрок-ла)... если б Пелиду вихреподобная Ирида» и т. д. А Ирида послана Пелиду, т. е. Ахиллу, Герой. Тем самым вмешательство Ахилла откладывается и превращается в результат советов Геры.

Зачем отправку Ириды нужно было скрывать от Зевса? По-видимому, действовать надлежало тайно потому, что, по ощущениям певца, еще был в силе запрет богам вмешиваться в войну на той или иной стороне, наложенный на них Зевсом в VIII песни. С этим запретом приходилось считаться и в XIII песни, когда Гера обхаживала Зевса, усыпляя его, а снят этот запрет будет только в XX книге — перед «Битвой богов».

Характеризуя отправку Ириды Герой к Ахиллу как несомненную вставку, связанную с последующей перебранкой между Зевсом и Герой, Виламовиц добавил, что цели этой интерполяции ему неясны. «...Тщетно я задаюсь вопросом, чего добивался интерполятор. Очень неприятно предполагать здесь всего лишь его причуду, но интерполяция от этого не становится менее очевидной» {ТУИатошЪ 1920: 170). Однако непосредственная цель вставки не так уж туманна: выдвинуть Геру на первый план. Она, а не Афина должна стать инициатором важнейшего события — возвращения Ахилла в битву.

Это подтверждается двумя небольшими отрезками, вставленными далее, седьмым и десятым.

Седьмой связан с четвертым и десятым активностью Геры — связь эта очевидна для многих критиков. В этом отрезке Гера велит солнцу закатиться досрочно, раньше времени. Как отмечает У. Лиф, день был «столь перегружен нагромождением событий (из-за разрастания поэмы), что вряд ли можно без улыбки называть этот конец преждевременным». Зачем же все это придумано? По смыслу отрезка—чтобы ахейцы смогли отдохнуть от утомившего их сражения. Но ведь перед тем бежали как раз троянцы (от крика Ахилла), а после заката Полидамант говорит, что только ночь удержала Пелида от немедленного наступления. События XVIII песни явно не дают оснований для того, чтобы Гере прибегнуть к такому чуду.

Истинную мотивировку находим в XI и XVII песнях. В XI песни Зевс через ту же Ириду обещает Гераклу, что даст ему побеждать, доколе троянцы не дойдут до ахейских кораблей, и что будут троянцы побеждать до самого заката солнца (XI, 195-209). Это обещание повторено в XVII песни (XVII, 453—455). В XVIII же Гера, перехитрив Зевса, подобно тому, как она это сделала с рождением Геракла (XIX, 96-133), — перенесла закат солнца, устроила досрочное окончание дня и тем сократила время троянских побед, кардинально пресекла успехи Гектора. Не ясно ли, что вставка сделана для вящей славы Геры, которая коварством своим и решения Зевса извращала?