— Нам же не придется везти с собой девчонку? — спросил Торнтон, понюхав табаку, который тут же рассыпался по его красновато-коричневому жилету. — Я не смогу наслаждаться скачками в присутствии этой унылой дамочки.

— Решим, когда приедем, — отозвался Диккан.

Лонгбридж их удивил. Когда Грейс сказала ему, что поместье ей оставила тетя, он представил дом, как у его собственной тети Армитруды: темный, мрачный, с четкими очертаниями, как на гравюрах Дюрера. Возможно, когда-то Лонгбридж и был аббатством, и многочисленные пристройки испортили его происхождение, но только не внешний вид. Он был выстроен из кремового камня и причудливо расширен.

Центральная трехэтажная часть поразила их окнами с переплетами, балюстрадой с колоннами и боковыми крыльями с готическими сводчатыми мансардными окнами и множеством печных труб. Сад был немного запущен, но в вымощенном галькой дворе журчал фонтан со статуей Нептуна.

— Неплохо, Хиллиард, — заметил Смит, выходя вслед за Дикканом из экипажа. — Намного богаче твоего дома. Ты только посмотри на эти пастбища.

Как же он мог их не заметить? За изгородью перекатывались беркширские холмы, покрытые изумрудно-зеленой травой, мягко спускаясь к реке Кеннет. Прекрасное место, чтобы разводить лошадей. Может быть, об этом мечтала Грейс? Она не делилась с ним своими мечтами.

Еще одна вещь, отложенная на потом, подумал Диккан, поднимаясь по ступеням к двери. Его сердце забилось сильнее, а живот свело от ужаса. Он не хотел быть здесь, тем более теперь, когда увидел, какое особенное это место. Не хотел, чтобы дом Грейс пачкали люди, называвшие его другом. Ему лишь оставалось надеяться, что со временем она сможет простить его.

Не успел он коснуться двери, как она распахнулась, и на пороге возник кривоногий Харпер, сурово глядя на Диккана, словно перед ним был отряд французов, идущих в атаку.

— Я хочу видеть свою жену, — сказал Диккан.

Харпер презрительно взглянул на него и загородил вход своими широкими плечами.

— И почему я должен вам это позволить?

Диккан был готов схватить коротышку и отшвырнуть его к стене.

— Потому что в противном случае я позабочусь о том, чтобы вы с женой ее больше не увидели! — тихо прорычал он, чтобы не услышали остальные.

Взгляд Харпера стал жестким, но он отступил в сторону. Диккан вошел в зал елизаветинской эпохи с обшитыми льняной тканью стенами и мраморным полом, выложенным в шахматном порядке плитами, на котором играл падавший из окон свет.

— Где она?

— В главной галерее. — Харпер кивнул на заднюю часть дома. — Если вы ее обидите…

Диккан суровым взглядом заставил его замолчать, после чего направился к сводчатой двери, из-за которой раздавались женские голоса. Он знал, что его гости последовали за ним. Он чувствовал их присутствие, как гнилостное испарение за спиной, шагая мимо дубовой лестницы с начищенными ступенями и стен, увешанных блестящим оружием. Теперь он уже различал голоса женщин: Грейс и ирландки, миссис Харпер. И другой женский голос с экзотическим живым акцентом.

Пройдя через маленький зал, Диккан шагнул в светлую галерею с высоким потолком, которая проходила вдоль всей задней части дома. Звук шагов по скрипучему деревянному полу отдавался глухим эхом. Над ним простирался полуцилиндрический свод с яркими фресками. На южной стене, обшитой белыми досками, располагались окна, на северной висели портреты, вдоль стены стояли стулья. Милая комната, которая на удивление подходила его жене.

Она стояла посреди комнаты с двумя другими женщинами.

— Добрый день, мадам, — произнес Диккан, остановившись в дверях.

Услышав его голос, Грейс обернулась. На ней снова было знакомое серое платье и изящный передник, и она смеялась. Но при виде гостей свет в ее глазах погас.

— Диккан, — сказала она, растерянно глядя на него.

Рядом с ней возникла дородная женщина, скрестив руки на груди.

— Так это твой муж? — укоризненно спросила миссис Харпер.

— Не мой, — тихо ответила Грейс.

Эти два слова больно ударили его по сердцу. Рядом с Грейс стояла другая женщина, хрупкая, смуглая и необычайно красивая в свободном платье из бирюзового шелка, какие обычно носят индианки. Она не смотрела на Диккана, разглядывая содержимое ящиков, которые заполнили всю комнату.

Она напоминала зал компании, занимающейся импортом.

— Не ожидала тебя здесь увидеть, Диккан, — призналась Грейс.

— Нет? А чего ты ожидала?

Она пожала плечами, свет причудливо играл на ее волосах.

— Я ожидала, что ты, как обычно, будешь наслаждаться жизнью. Решила, что мне пора вернуться домой и кое-что уладить.

— Хочешь сказать, сбежать?

Другая женщина поморщилась бы от этих слов.

— Я предпочла бы сказать «вырваться из плена», но полагаю, мы друг друга поняли. Мне просто хотелось снова увидеть то, что принадлежит мне.

Диккану не надо было оборачиваться, чтобы увидеть своих спутников. Он понял, что они уже находятся в комнате, по тому, как изменилось выражение лица его жены. Она словно стала выше и царственнее. А он еще больше упал в ее глазах. Теперь его репутация была связана с людьми, которых он презирал.

Не обращая внимания на то, что они в комнате не одни, Диккан поднял монокль и осмотрелся вокруг.

— Что же именно вам принадлежит, мадам?

Грейс не отвела взгляда.

— Лонгбридж, — тихо ответила она. — Его оставила мне тетя.

Он кивнул, стараясь сохранять спокойствие. Он должен был совершить чудовищный поступок по отношению к этой тихой женщине. И ничего нельзя изменить.

— Но ты вышла за меня замуж. — Диккан повертел в пальцах монокль. — Не забыла об этом, дорогая моя? Я, конечно, понимаю, что походы по испанской грязи не располагают к изучению брачных законов. — Он со скучающим видом вздохнул. — То, что принадлежало тебе, теперь мое, Грейс. Твои деньги, твоя лошадь, твой дом, твои слуги. У тебя ничего нет, Грейс. Все это теперь мое.

Он понял, что его удар достиг цели. Он почти физически это ощущал. Грейс действительно верила, что может спастись от враждебно настроенного к ней света в этом старинном, уютном доме. Она думала, он поймет.

— Ты ведь можешь оставить мне хотя бы это, Диккан, — чуть слышно ответила она.

Он подумал, что никогда не сможет простить себя. Чуть склонив голову, он постучал моноклем по подбородку, словно в раздумье.

— Могу ли я спустить с рук неповиновение и унижение? Не думаю. Как это будет выглядеть, если моя жена просто уйдет от меня после всего того, чем я ради нее пожертвовал? Это может погубить мою репутацию самого неотразимого мужчины в Европе.

За спиной он услышал сдавленный смешок и понял, что, когда все закончится, он лично уничтожит Летицию Торнтон. Возможно, даже задушит собственными руками.