— На этот раз я не стану тебя наказывать, Грейс, — продолжал он. — Твои друзья могут остаться. Дом ведь нельзя бросить просто так. Но ты возвращаешься. Когда я приеду домой, то исправлю свою непростительную ошибку и изучу список твоего приданого с моим адвокатом. В том числе и все то, что ты прячешь от меня в этих ящиках.

Грейс попятилась, словно защищая ребенка от волков.

— Это невозможно.

Диккан приподнял бровь:

— Почему же?

— Уверены, что она у вас ничего не украла? — с ехидцей поинтересовался Смит. — Может быть, она решила встретиться здесь со своим любовником и тайно переправить ваши сокровища на континент?

После Летиции Торнтон он уничтожит Смита.

— Грейс?

Она выпрямилась, как солдат перед лицом нацеленных на него ружей. Обе женщины подошли ближе. Диккан видел только Грейс. Мог ли он надеяться, что она все правильно поймет? Поверит ли, что он говорит все это не всерьез? В какую дьявольскую игру его вовлекли!

— Ты можешь забрать дом, — тихо произнесла она. — Можешь даже забрать Эпону, хотя она никогда не позволит тебе оседлать ее. Но я потратила всю жизнь, чтобы собрать то, что лежит в этих ящиках. Все это мое, и я предпочту это сжечь, чем отдать тебе.

— Ради Бога, Грейс! — рявкнул Диккан, теряя терпение. — Ради чего вся эта мелодрама?

— Серебро, — восторженно произнес Торнтон. — Золото. Семейные ценности Хиллиардов. Смит прав. Лучше посмотреть.

Диккан не ответил. Он подошел ближе, внезапно охваченный любопытством: что с такой яростью могла защищать его жена? Оттолкнув ее, он запустил руку в ящик, полный решимости покончить со всем этим. Он больше не мог видеть ее испуганного лица. Грейс пыталась ему помешать, вскрикнула. Диккан схватил первую попавшуюся под руку вещь.

Подушка.

Изумрудно-зеленая шелковая подушка с золотыми кистями и вышитым золотыми нитками павлином. Диккан изумленно уставился на нее, словно желал получить ответ. Отбросил подушку в сторону и снова полез в ящик, вытаскивая расшитые драгоценными камнями подушки, невероятно мягкую золотистую кашемировую шаль, бесконечные отрезы шелка ярчайших оттенков: оранжевые, розовые, светло-зеленые, желтые. Подошел к другому ящику, и там опять были подушки, ткани, блестящая медная посуда, бусы и браслеты. Попался даже пояс для танца живота.

— Что все это значит?

Конечно, Диккан сразу догадался, что перед ним трофеи восточного торговца. Убранство шатра визиря. Цвета, ткани и звуки экзотических стран, которых большинство людей никогда не увидят.

В следующем ящике были бусы. Плетеные корзины. Замша с бахромой, нежная и белая, словно из сказки. Меха, перья и ткани из Америки. Подняв красное тканое одеяло, он отступил назад, и у него перехватило дух. Взглянув на жену, Диккан увидел в ее глазах боль, и в душе у него все перевернулось. Он только что нанес ей самое страшное оскорбление. Он держал в своих руках тайну Грейс Фэрчайлд.

Грейс, которая всю жизнь носила серые платья, чтобы помочь своему отцу, вынужденная соблюдать приличия и придерживаться пастельных тонов, чтобы порадовать Диккана, самую сокровенную тайну хранила в ящиках посреди Беркшира.

Цвета. Ткани. Буйство фантазии. Драгоценности со всего света и самые прекрасные творения человеческих рук, созданные вдали от Англии. Полные ящики вещей, заботливо собираемых в течение долгих лет, чтобы однажды она могла полюбоваться ими. И теперь он не только отдал это хрупкое бьющееся сердце на растерзание стервятникам, но и бездумно бросил его на пол.

— Господи, Хиллиард, — насмешливо произнес Торнтон. — Это еще хуже, чем кража. Кажется, твоя женушка собирается открыть лавку. Вот потеха-то будет!

Диккан увидел, что его слова стали для Грейс последним ударом. Он положил на место одеяло, медленно повернулся и уставил на Торнтона монокль.

— Кажется, я уже говорил тебе, Торнтон, есть вещи, которых я не потерплю. — Толстяк напрягся, и Диккан сузил глаза. — Ты ведь понимаешь меня, не так ли?

Торнтон покраснел.

— Конечно-конечно. Просто устал, долгая дорога. Умираю от жажды.

— Вот и прекрасно. — Диккан выпроводил гостей из галереи. — К сожалению, Грейс не пьет. Но я заметил в деревне маленький уютный постоялый двор.

Ему надо было их выгнать, прежде чем он утратит самообладание и выдаст себя. Ему надо убедиться, что Грейс вернется в Лондон.

— Благоразумие и мужество, мои дорогие, — произнес он, выпроваживая гостей. — Можете поужинать, пока я закончу дела со своей женой.

— Кажется, ты сдаешься, Диккан, — жеманно улыбнулась Летиция.

Он вздернул бровь.

— Просто у меня есть право поговорить с женой наедине. Ты ведь понимаешь, Летиция. Как бы ты себя чувствовала, если бы Перси принялся отчитывать тебя на глазах у всех за азартные игры?

Торнтон побагровел:

— Игры? Летиция, я ведь тебя предупреждал.

Летиция злобно взглянула на Диккана, но не произнесла ни слова. Заговорила Мина:

— Калека не пошла с вами? Как хорошо. Мне больно на нее смотреть.

Диккан ей не ответил.

— Надо все уладить, — тихо заметил Смит, чтобы другие не услышали. — Тебе скоро понадобятся все силы для важного дела, которое я собираюсь тебе поручить.

Диккан замер. Интуиция подсказывала ему, что его ждет вознаграждение за все эти недели.

— Что же это за дело? — заинтересованно спросил он.

Смит улыбнулся:

— Весьма почетное. Особенно для того, кто ненавидит Веллингтона.

— И для того, кто способен управляться со своей семьей?

Смит хмыкнул, и Диккан улыбнулся ему в ответ, садясь в экипаж. Он знал, что во многом теперь зависел от Смита. И все же был не в состоянии сосредоточиться. Перед глазами стоял образ жены, ее величественная осанка и страдальческий взгляд. Сможет ли он когда-нибудь загладить свою вину? Может ли вообще рассчитывать на ее прощение?

Когда час спустя Диккан вернулся в Лонгбридж на взятой напрокат лошади, ему предстояло это узнать. Он находился на расстоянии ста ярдов от дома, когда Грейс в оригинальной форме высказала ему свое мнение. Диккан услышал громкий треск, и с его головы слетела шляпа.

Лошадь испуганно дернулась. Он остановил ее, оглядываясь по сторонам в поисках врагов. Бесполезно. Его жена стояла на крыше, одетая в красный гвардейский мундир, и перезаряжала ружье. Ее окружали вооруженные Харперы плечом к плечу, хрупкая индианка, которую Диккан уже видел прежде, и смуглый здоровенный мужчина в фиолетовом тюрбане и с великолепной бородой, по сравнению с которым они все казались карликами.

— Грейс! — позвал Диккан, стараясь не двигаться. — Брось сердиться!

Она подняла ружье.

— Я не сержусь, Диккан. И ты не получишь мой дом.