Брат окинул меня хитрым взглядом, который я так и не научилась распознавать.

– Чародей! – крикнул Кетон и помахал ему рукой. – Почему бы тебе не пойти с нами? – Заметив мое испуганное лицо, он добавил: – Не волнуйся, Майя, я буду вежливым. Эдан! Присоединяйся к нам!

Эдан часто заморгал, на секунду удивившись предложению, но послушался.

– Мы как раз говорили о Весеннем дворце. Расскажи о нем. Женщины в столице действительно так прекрасны, как все говорят? Или ты предпочитаешь южанок?

– Кетон! – Я смущенно ткнула брата локтем. – Ты что, пьян?!

Он рассмеялся, а я спрятала улыбку, заметив выражение лица Эдана. Никогда не видела его таким растерянным.

– Ладно, ладно… просто расскажи нам о Весеннем дворце. Почему он расположен так далеко на севере?

– Аланди не всегда была такой большой, как сейчас, – ответил Эдан. – При правлении первого императора Весенний дворец был его единственной резиденцией, и его построили на севере, чтобы армии шаньсэня могли защитить страну от вторжения. Когда империя разрослась на запад и юг, его потомки построили еще три дворца, чтобы равномерно распределить свое время между королевством. Только после восхождения на трон императора Тайнюцзиня людей начало беспокоить, что столица слишком далеко на севере. И слишком близко к территории шаньсэня, где северяне больше верны ему, чем императору. Как видите, их тревоги оказались пророческими.

Кетон ничего не сказал, что Эдан принял за безразличие и поэтому сменил тему.

– Майя говорила, что ты сражался в Пятизимней войне.

Глаза Кетона внезапно омрачила тень.

– Да, в том же полку, что и мои братья. Из них солдаты были куда лучше, чем из меня. Финлей даже как-то боролся вместе с тобой. Он сказал, что ты срубил сотню мужчин одним взмахом руки.

Лицо Эдана ничего не выражало.

– Это было давно. Очень давно.

Они оба замолчали. Я тихо шла между ними, пока Кетон не пробормотал извинения и не пошел проведать отца.

– Не стоило мне упоминать войну, – горестно сказал Эдан после его ухода. – Это было ошибкой.

– Ты разнервничался. И зря… ты ему нравишься.

– Он хочет, чтобы я ему нравился. Хотел.

– Поговори с ним еще раз, – предложила я. – Для меня важно, чтобы вы стали друзьями. Он единственный брат, который у меня остался. И вы оба – моя семья.

– Майя… – голос Эдана дрогнул. – Ты говоришь так, будто собираешься…

– Я сменю его и покачу тележку, – перебила я, не желая слышать окончание этой фразы. Может, мое сердце и застыло, но я пока не умерла и не хотела причинять Эдану боль.

– Попробуй еще раз, – сказала я. – Кетон оценит твое общество.

Кивнув, Эдан ушел разговаривать с моим братом. Я катила отца в одиночку, прислушиваясь к хрусту травы под ногами. Этот звук был таким обыденным для человека, несмотря на то, что мои когти отнюдь не по-человечески загибались при каждом шаге. Мне хотелось летать, но я подавила это желание и пошла дальше.

Через пару минут до меня донесся смех брата.

– Что она сделала?! – воскликнул Кетон. – Я же говорил ей не высовываться! Не удивительно, что ты сразу раскусил ее маскировку!

Мне было любопытно подслушать их разговор, но я сосредоточилась на дороге впереди. Амулет бился о мою грудь, и я подумала о трех платьях, ради которых пожертвовала столь многим.

Остатки моего портняжного таланта были предназначены не для работы с иглой и нитью, а для создания будущего, стежок за стежком. Ради моих любимых. Это будущее останется крепким, даже когда я совсем истончусь. Иначе мой выбор – выбор, который, как сказал мастер Цыжин, неизбежен – потеряет свой смысл.

…

Спустя два дня мы подошли к Северным равнинам. На востоке находился Цзяпур, а на севере – леса, в которых выросла леди Сарнай.

Лорд Сина тренировал солдат драться как единое подразделение и попутно проверял их физическую силу и выдержку. Эдан делился с ними знаниями о демонах и призраках.

«Призраки не могут орудовать физическим оружием; они не такие быстрые и умные, как Гиюрак. Единственное, на что они способны, это заманить вас к себе. Призраки могут говорить голосами ваших близких, принимать обличья любимых и узнать, что спрятано глубоко в вашем сердце. Не попадайте в эти ловушки. Не прикасайтесь к призракам. В ином случае вы станете одними из них, и ваша душа будет вечно блуждать между небесами и преисподней, пока демона, которому вы служите, не истребят».

Я тем временем сидела с женщинами и чистила скромные запасы редьки и картошки, которые принесли фермеры.

Женщины украдкой смотрели на мои глаза и руки в перчатках и шептались за моей спиной, думая, что я не слышу. Их было легко игнорировать, пока к нам на подмогу не приходил отец; тогда я быстро находила повод уйти. Не хотела, чтобы он заметил, какие взгляды они на меня бросали, не хотела отвечать на его вопросы. Если он и догадался, кем я стала, то пусть надеется, что для меня еще не все потеряно. Я не хотела ранить его правдой – по крайней мере, пока.

Мое присутствие порождало сплетни в лагере, так что в основном я держалась особняком, кроме тех ночей, когда леди Сарнай собирала военный совет.

– Четыре сотни людей, – угрюмо объявил лорд Сина. – Этого и близко не достаточно.

Мне хотелось закричать, что это больше, чем мы смели надеяться, но леди Сарнай меня опередила:

– Мы выживали и в худших условиях. Женщины тоже могут драться. Некоторые из них изъявили такое желание.

– Они мало что изменят, – покачал головой лорд Сина. – Ты просто отправишь их на верную смерть. У твоего отца тысячи натренированных бойцов.

– Это война не между армиями, а между нами и моим отцом. Он повелевает солдатами посредством страха и своего союза с Гиюрак. Как только мы победим его и демона, армия сдастся. Трудность в том, чтобы уничтожить Гиюрак. Как бы она ни испортила моего отца, он все еще человек, а у человека есть слабости. Он мог убить меня в Зимнем дворце, но не сделал этого. – Она заговорила тише, но ее голос остался твердым. – Он помнит меня.

Я тяжело вздохнула. Если бы я ежедневно не видела отца с Кетоном в лагере, то тоже бы их забыла. Их лица стали бы расплывчатыми, голоса – знакомой песней, которую я когда-то слышала, но спеть не могла.

Я уже забыла сказки Сэндо и звук маминого смеха. Забыла фразу, которую говорил Финлей, когда мне не хватало храбрости или веры в себя.

Я старалась не паниковать, но пустота внутри меня увеличивалась с каждым днем.

«Сегодня», – решила я. Я расскажу Эдану, что не давало мне покоя уже много дней.

Оставалось молиться, что он не возненавидит меня.

…

Когда сгустились сумерки, мы построили палаточный городок посреди равнины. Снег еще не пошел, хотя трава под нашими подошвами хрустела от инея и с каждым часом ветер становился холоднее. В лагере было мало женщин, и мы ночевали поблизости от леди Сарнай, так что мало кто заметил, когда я ускользнула, чтобы повидаться с Эданом.