Я склонила голову.

– Но ни один демон не выдал бы секрет, как его убить. Поэтому я вернула кинжал Эдану и позволила тебе жить. Но твои дни сочтены, Тамарин.

– Я не…

– Не перебивай. У тебя нет на то права, и я еще не закончила говорить. – Она покрутила правой рукой и наморщила лоб. – Я рассказывала тебе, что магия сделала с моим отцом. Я была свидетелем того, как он превратился из самого преданного генерала императора в предателя, который жаждал власти превыше всего. Он думает, что контролирует своего демона, но Гиюрак обвела его вокруг пальца. Она высушит его до последней капли; такова ее природа – природа демона. И я вижу ее в твоих глазах.

Ее голос стал ледяным.

– Ты не можешь контролировать ее, если ты слабая.

«Слабая? – возмущенно сплюнул мой демон. – Да, ты слабая, но только потому, что сопротивляешься. Только представь, Сентурна, что ты могла бы сделать для Аланди, если бы приняла свою сущность. Тогда ты действительно могла бы посоперничать с Гиюрак. Ты бы…»

«Уходи, – оборвала я ее силой мысли. – Я не стану тебя слушать».

– Почему вы вернулись? – спросила я Сарнай. – Вы говорили, что вашего отца невозможно победить.

– Так и есть. Но лучше уж я поведу Аланди в бой, чем ты.

Она хотела оскорбить меня, но я и глазом не моргнула.

– В таком случае вы дали мне повод радоваться тому, кем я становлюсь.

Не давая ей возможности ответить, я показала на лук из ясеня.

– Когда я притворялась вами, ваш отец сказал, что он – доказательство вашей силы.

Леди Сарнай проигнорировала лук.

– Моих братьев с рождения обучали быть воинами, и больше всего на свете я хотела тренироваться с ними. Отец сказал, что даст свое позволение, если я натяну тетиву его лука. Само собой, это была невыполнимая задача – даже для моих братьев. Я могла попасть ножом в стрекозу с расстояния в сто метров, могла переварить яды, которые братья готовили друг другу и подсыпали мне, но мне не хватало сил, чтобы даже наполовину натянуть тетиву. Отец видел во мне только пешку на выданье. Я отказывалась это терпеть. Поэтому днем я училась у матери шить и танцевать, а по ночам ходила в лес, собирала бревна и тащила их на спине в замок, чтобы укрепить мышцы. Так продолжалось полгода, пока моя нежная кожа на руках не огрубела, спина не перестала болеть от напряжения и кости не окрепли. Когда отец узнал, что его единственная дочь, Жемчужина Севера, носила тяжести по ночам, то приказал повесить лесника. Какой от меня будет прок, если моя красота уйдет? Едва ли я могла стать императрицей со шрамами на лице и ушибами на теле.

Леди Сарнай коснулась щеки. Фиолетовые синяки поблекли и были едва заметны на фоне румянца от зимнего мороза. Серебристо-белые шрамы на коже остались как броское напоминание о ее конфликте с моими платьями, но вряд ли это они лишили ее детской мягкости и элегантности. В этом виноваты война и потери.

Она вдохнула поглубже.

– Но я украла отцовский лук и натянула тетиву с той же легкостью, с какой развязывала пояс своего халата, и моя стрела освободила лесника. С тех пор мне разрешили присоединиться к братьям. Когда я превзошла их, отец отправил меня тренироваться к лорду Сине, – ее голос затих, и она поджала губы. – А затем к Ханюцзиню, чтобы выдать за него замуж.

Между нами надолго воцарилось молчание. Наконец я нарушила его, спросив:

– Вы рады, что он мертв?

– Ханюцзинь не был хорошим императором. Или даже хорошим человеком, – она замешкалась, словно ее раздражало то, что она собиралась сказать. – Но я думала о твоих словах, портной, и в них есть доля правды. Как бы я его ни ненавидела, он ставил Аланди превыше всего. Теперь, когда я это понимаю, у меня нет выбора, кроме как уважать его. – Ее лицо стало угрюмым. – Так что да, я рада, что он мертв, и в то же время жалею об этом. Теперь его бремя лежит на нас.

Нас.

– Похоже, даже в нем – императоре, которого мы обе презирали – было что-то хорошее.

– Я бы не стала бросаться такими громкими заявлениями, – фыркнула леди Сарнай. Но в кои-то веки у нее не нашлось оскорблений для Ханюцзиня.

После короткой паузы она продолжила:

– Странная ты, Тамарин. Возможно, в другой жизни мы бы даже стали подругами. Но не в этой.

Что я могла на это ответить? Я поклонилась.

– Благодарю, ваше высочество.

– Хватит этих титулов. Теперь мы все солдаты. – Леди Сарнай сжала рукоять меча и провела тряпкой по лезвию. Лук оставила нетронутым. – Если тебе хватило магии и воли, чтобы призвать стольких людей нам на помощь, то ты сможешь найти в себе силы, чтобы побороть свою напасть.

Я удивленно заморгала.

– Да, леди Сарнай.

– Прекрасно. А теперь иди и работай над этим, – ее голос ожесточился, и в нем появились привычные мне грубые нотки. – Ты не вправе подвести нас.

…

Каждое утро Кетон вставал раньше всех, чтобы размять ноги, и на следующий день я присоединилась к нему. Он уже мог ходить без трости, но недолго, и с мечом пока возникали проблемы. Впрочем, когда Кетон увидел меня, его губы расплылись в намеке на былую ухмылку, и на секунду он снова стал моим озорным братом с блеском в глазах, который предвещал только шалости.

– Знаешь, никогда не думал, что доживу до того дня, когда лучший воин шаньсэня вручит мне меч. Как и о том, что буду сражаться за его дочь.

– Что остальные думают по этому поводу?

– У нас всех смешанные чувства. Поначалу мы не доверяли лорду Сине, но он не стал бы тратить столько времени на нашу подготовку, просто чтобы зарубить нас в бою.

– А насчет леди Сарнай?

– Многие испытывают сомнения, а некоторые даже ненавидят ее. Их трудно винить. На войне она была такой же беспощадной, как ее отец, и даже более жестокой, чем лорд Сина. Но больше всего мы ненавидим шаньсэня, а единственный человек, который может его победить, это его дочь, – Кетон наклонил голову. – Что спросишь дальше: что мы думаем о чародее?

Я затаила дыхание.

– И не собиралась.

Кетон улыбнулся.

– Чародей вырос в наших глазах. Мне он даже начинает нравиться. – Его улыбка стала шире. – Как и твоя подруга Амми. Полагаю, сегодня у нас снова суп из редьки?

– Луковый.

– Ах, лук. – Кетон хихикнул и оценил баланс меча, перекидывая его из руки в руку. Он много тренировался; я видела, что это простое движение давалось ему нелегко, хотя он и старался не подать виду. – Помнишь, как мне влетело из-за него?

Я выдавила смешок, чтобы брат не понял, что я ничего не помню.

– Я разрезал лук, чтобы вызвать у себя слезы, а затем вылил папину алую краску на рукав и сделал вид, будто порезался. Ох, ну и истерику закатила мама, подумав, что я ранен!